Должен признать, “волей к завоеванию” мы, современные русские, не обладаем. Да и возведение “экономического царства” не слишком привлекает. Впрочем, я и не уверен, что именно эти качества нужны для строительства будущего. Но в чем я безусловно согласен с Туроу — строителю необходима творческая сила, “радость творчества”. Более того, она является центральным, наиболее существенным началом в выстроенной триаде. Без нее голый экономизм и “воля к завоеванию” выродятся в элементарный грабеж — общепланетного масштаба. Кажется, в этом направлении и эволюционирует политика США.
В отличие от американцев и других людей Запада, мы, русские, наделены высшим, спасительным даром — творчества. Он так привычен для нас, что мы не замечаем его и, только столкнувшись с западными стандартами, обнаруживаем: мы — особенные. Мой знакомый, устроившись на работу в западную фирму, с недоумением и возмущением рассказывал, что хозяева отвергали все его попытки предложить самостоятельное решение даже в тех случаях, когда оно обещало очевидную экономическую выгоду. Боссы готовы были идти на убытки, но не допускали творческой инициативы снизу. В конце концов этот человек уволился: работа по готовым рецептам не доставляла ему удовольствия. Открыл собственное дело и преуспел.
Вспоминаю разговор с японскими профессорами. Представители цивилизации, существенно отличающейся от западной, они восторгались русскими инженерами — именно за творческий подход к делу. Одновременно характеризуя своих рабочих как более дисциплинированных и квалифицированных, чем наши. В Японии — поясняли они — трудовая профессионализация начинается с младших классов, и навыки конкретных профессий отрабатываются до автоматизма.
Когда мы заговорили о культуре, и я по русскому обыкновению стал чрезмерно восторгаться чужеземной, японской, мои собеседники посмотрели на меня с недоумением. Один из них сказал: “Ну что у нас императорский дворец — palace, а у вас — Кремль!” Он так пренебрежительно произнес английское слово palace, как я понял, употребленное специально (разговаривали по-русски), и так восхищенно растянул, почти пропел: “Кре-е-мль!”, что у меня не осталось сомнения в искренности его чувств.
Россия, давшая миру Рублева, Барму, Аввакума, Пушкина, Достоевского, Толстого, Чайковского, Нестерова, действительно страна творчества. Даже сегодня, соблазненная Западом, почти отказавшаяся от родовых традиций, да и от самой себя. А вот объявили недавно по телевидению поэтический конкурс среди молодежи, и сорок тысяч (!) человек прислали свои стихи. Конечно, в подавляющем большинстве это просто рифмованные строчки. Но ведь западный человек не станет тратить времени на подобную “ерунду”. А русский подросток поколения “Pepsi” усердно складывает рифму к рифме: “Красиво!”
Чувство красоты и потребность творить ее в наших душах неистребима. Недаром немецкий мыслитель Вальтер Шубарт уподобил русского человека любимому ученику Христа — апостолу и евангелисту Иоанну (“личность иоанновского типа”) в противовес западному герою — энергичному и властному Прометею. Творческое начало — это то, что Россия может противопоставить нарастанию энтропии, характеризующему состояние современного Запада.
Именно Запад провозгласил концепцию “конца истории”. Именно здесь родились теории “золотого миллиарда”, “20:80”. В сущности эти теории — эгоистический социальный оргвывод из второго начала термодинамики. Человечество обречено, — утверждают эксперты Римского клуба, — но можно спасти избранных.
Футурулогический оптимизм, основанный на созидательных возможностях науки, отброшен. Идея самоограничения просто не приходит в голову. Рацион современного американца, высчитанный Туроу: 24 миллиарда британских тепловых единиц энергии, 28 тысяч килограммов животных продуктов, — принят за абсолют. Для того чтобы один избранный человек Запада смог сжечь 4000 баррелей нефти и съесть 2000 животных, четыре человека из остального мира обречены “освободить” жизненное пространство. Таковы максимы, на которых разрабатывают глобальные планы переустройства мировая закулиса, пресловутый Комитет 300.
Но возможно и н о е решение. Преображение, спасение мира путем самоограничения и творчества — научного, экономического, социального. На этих основах строится русская цивилизация *.
Достанет ли у нас сил подняться и продолжить движение по русскому пути? Пути любви и спасения, о котором вдохновенно благовествует Иоанн Богослов. Сможет ли Россия не только предложить человечеству жизнеутверждающую альтернативу, но и реализовать ее совместно с “третьим миром” — или падет окончательно под ударами Запада? Удастся ли великому, но разобщенному народу утвердить власть, достойную имени “русская”?
Признаюсь, хотел бы, да не могу дать ответ. Слишком глубоко нынешнее падение. Слишком точно продумана стратегия врагов. Слишком неравны материальные силы.
…И все-таки здесь, во Владимире, где я завершаю статью, рядом с древней святыней так горяча вера, так сладостно упование. С трепетною надеждой я повторяю слова торжественного Рождественского славословия, — не зная, имеем ли мы, слабые потомки русичей, право все еще полнозвучно произносить их:
С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся: яко с нами Бог.
Услышите до последних земли: яко с нами Бог.
Могущии, покоряйтеся: яко с нами Бог.
Аще бо паки возможете, и паки побеждени будете: яко с нами Бог.
И иже аще совет совещаваете, разорит Господь: яко с нами Бог.
И слово, еже аще возглаголете, не пребудет в вас: яко с нами Бог.
Страха же вашего не убоимся, ниже смутимся: яко с нами Бог.
...…………….............................................................................................
С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся: яко с нами Бог.
Феликс Кузнецов • Неразгаданная тайна "Тихого Дона" (Наш современник N4 2002)
Феликс Кузнецов
Неразгаданная тайна
“Тихого Дона”
“За семью замками...”
Как могло случиться, что великую книгу о революции, “о белых и красных” — приняли одновременно и “белые, и “красные”? “Тихий Дон” высоко оценивал, как мы уже знаем, атаман П. Краснов, чья ненависть к советской власти привела его к союзу с Гитлером.
Но роман поддержал и Сталин, сказав Горькому в адрес руководителей РАППа: “Третью книгу “Тихого Дона” печатать будем!”
Это решение Сталина было полной неожиданностью для ультралевых радикалов, чье отношение к “Тихому Дону” и его главному герою Григорию Мелехову укладывалось в формулу: “Тихий Дон” — “белогвардейский” роман, а Григорий Мелехов — отщепенец, враг cоветской власти. Такой роман мог написать только апологет белого казачества.
Как это ни парадоксально, но ультралевые в этом вопросе, по законам упрощенного, черно-белого мышления, сомкнулись с ультраправыми, которые заявляли: “Тихий Дон” не мог написать коммунист. Его мог написать только белый офицер. А с точки зрения рапповцев — подкулачник.
Надо окунуться в то время, чтобы понять, насколько серьезными были эти обвинения — в условиях, когда разворачивалась политика ликвидации кулачества как класса.
“...“Тихий Дон” — произведение чуждое и враждебное пролетариату”, поскольку роман “является знаменем”, а его автор — “идеологом кулацкой части казачества и зарубежного дворянства”, — таков вердикт ультрарадикальной критики, вынесенный в 1929—1930 годах.
В послереволюционные, двадцатые годы слово казак , само понятие казачество звучали как приговор. Казак — это значит контрреволюционер, враг советской власти, трудового народа. Казачество — это “нагайки”, разгон демонстраций, оплот контрреволюции. “Русская Вандея” — так и только так представляли Дон и казачество леворадикальные круги. И не только они.