Илья Комов: “По жизни отец был таким нонконформистом. Он объяснял мне, что большинство пытались идти проторенной дорогой, работая с деревом: старались сохранить объем, фактуру дерева, естественность рисунка поверхности или спила. Хороший подход, правильный. А я, говорил, решил сделать наоборот: как можно больше изрезать дерево пространственными ходами. Ведь в скульптуре действуют не только объем, но и пустоты. Все, что он находил нового в то время, потом применялось к реальным формам. Характерно, что если отец находил какой-то новый пластический прием, то после очередной выставки его многие начинали использовать — своеобразное признание собратьев по цеху. Например, фигура Циолковского у раскрытого окна — использование интерьера, революционный ход. Этот мотив другими многократно использовался. Или — Андрей Рублев, стоящий с иконами. Я видел аналогичную работу, только поза человека там была более активной и называлась работа “Феофан Грек”.
Комов был полон замыслов и обычно делал одновременно несколько работ, отталкиваясь не от конкретного официального заказа, а руководствуясь внутренним позывом. За свою жизнь он создал тридцать шесть памятников, пять из которых установлены уже после его смерти. Вероятно, и первая, и вторая цифра могут претендовать на занесение в книгу рекордов Гиннесса. Главное для него было — воплотить замысел в жизнь. Не выбивал денег заранее, не спорил о гонорарах. Предлагал уже готовую работу. В его мастерской хранились различные варианты моделей памятников, по которым можно судить о напряженной работе мысли художника. Опирающийся на шпагу генералиссимус Суворов, стоящий напротив Театра Российской армии, приобрел законченный, теперь уже привычный вид после исполнения нескольких вариантов. Последним был — тот же Суворов, но без плаща. Прекрасная работа! Но Комов решил, что без этой детали полководец имеет несколько “светский вид” — и появился плащ. За этот памятник он получил немало шишек: и поза какая-то легкомысленная, и, главное, почему генералиссимус не на коне? Кто ему позволил спешиться?! В 1994 году, словно к 10-летнему юбилею установки памятника, великого полководца превратили в негра, покрыв памятник кузбасс-лаком. Чтобы смыть черноту, пришлось подключать прессу и телевидение.
В последние годы жизни Олег Константинович продолжал напряженно работать. Каждый его памятник — это отдельная новелла, чаще — со скорбным привкусом. Необычный памятник погибшим солдатам в советско-финскую войну стоит в Финляндии. Знакомый Комова Юрий Степанович Березин был там по делам и увидел вдоль дороги православные кресты. Поинтересовавшись у местных знатоков, выяснил, что здесь в январе 1940-го едва ли не целиком полегла наша дивизия. Местность — лес и незамерзающие болота. Дорога одна, другой нет. Мороз под сорок градусов, а советские солдаты — в буденовках и суконных шинельках. Карабины не стреляют — замерзла ружейная смазка. Финские лыжники сначала выбили полевые кухни, а затем, как в тире, перестреляли по существу безоружных советских солдат. Какая-то часть пошла в штыковую атаку, что лишь приблизило конец агонии. В зарубежные военные наставления этот бой вошел как классический пример уничтожения превосходящих сил противника. Позже финны устроили музей на месте боя, где выставлены трофеи, в которых недостатка не было. Узнав об этой истории, Олег Константинович разволновался и послал письмо министру иностранных дел Андрею Козыреву с предложением увековечить память погибших. Козырев ответил, что увековечивать надо победы, а не поражения. Уже больной, Комов сделал памятник на свои средства. Он решен как классическое русское надгробие: огромный крест, припавшая к его подножию скорбящая женщина и две надписи — по-русски и по-фински: “Сынам Отечества — скорбящая Россия”. Приватно нашел спонсоров (у кого-то там дед погиб, у кого отец, кому-то сама тема войны небезразлична), говорил: “Вот установим его, тогда и пойду к врачу”. Не дожил ровно двух недель. Патриарх Алексий II, освящая памятник погибшим воинам, помянул в молитве и имя усопшего ваятеля.
Одновременно, создавая памятник-надгробие, он работал над последним памятником своей Пушкинианы. Здесь уже был заказ — от Министерства культуры, которое даже наперед оплатило работу скульптора. К образу Пушкина Олег Константинович обращался на протяжении всей жизни. Вначале это были миниатюрные бронзовые статуэтки (“Пушкин и Пущин”, “Пушкин и Гончарова”), затем памятники поэту, которые установлены в Пскове, Твери, Болдино, Долны (Молдавия), Мадриде (Испания), Куопио (Финляндия). Еще при жизни ваятеля искусствовед Е. В. Павлова писала: “Пушкиниана Комова характеризуется конструктивностью форм, изяществом ритма, непринужденностью композиции, ясностью пластического исполнения. Работы Комова узнаются по сдержанности и благородству трактовки образа Пушкина, его тонкой поэтической выразительности. Пожалуй, можно говорить о новом осмыслении Комовым задачи создания памятника поэту. Считая лирическую интонацию главной, скульптор находит соответствующую своей идее форму воплощения. Интимностью замысла объясняются небольшие размеры фигуры Пушкина (немного больше натуральной величины), невысокий пьедестал памятника, выбор позы. Комов каждый раз вводит какой-то элемент пушкинской эпохи: тумбу, решетку, скамейку, помогающие выделить памятник. Камерный вариант монумента, неуместный в сутолоке города, хорошо смотрится в селе, на фоне природы, или в городе, на тихой набережной между парком и рекой, удачно вписывается в современный пейзаж, органично входит в жизнь сегодняшнего дня”.