Но вернемся к “компьютерному поколению”. С нашими русскими ребятами всегда не так просто. Невесть откуда и почему пошла волна увлечения поэзией. И будет неправильно делить сегодняшних подростков на тех, кто сидит у компьютеров, гоняясь на экране за монстрами, и на тех, кто пишет стихи. Наших ребят хватает на все. Когда Московская писательская организация объявила конкурс школьных поэтов “Подсолнушек”, принесли и прислали свои стихи сотни ребят. Выше я уже писала о стихотворных подборках в “Путеводной звезде”. По всей России писательские организации включают в издаваемые сборники и школьных поэтов. Читатели “Нашего современника”, конечно, заметили новых поэтов на страницах журнала. Сегодня еще никто не знает, чего нам ждать в будущем от “компьютерного поколения”. Но стихи-то они пишут — и это очень важный для России знак.
Так вот, как раз к тому времени, когда появилась возможность поразмышлять не только над тем, что читает новое поколение — и читает ли оно вообще? — но и обратить внимание на молодых писателей, представляющих это поколение: с чем они пришли? — Швыдкой устраивает телешоу “Русская литература умерла”. Собрались знакомые все лица, говорили печальные слова, а одна дама сказала: “Не надо винить читателя”, — спасибо и на этом. Но чего не было — это разговора о молодых и начинающих, о тех, кто уже печатается в толстых журналах — что значит: на видном месте. Однако почему же о них так и не упомянули? Да потому, что ожидали не таких, а других. И, конечно, не ожидали, что писатели, вышедшие из “компьютерного поколения”, окажутся такими русскими по мастерству, по общественной позиции.
“Два старших брата (Пелевин и Сорокин) раскатисто похохатывали над беспомощным отцом Ноем (традиционная литература), но младшенький не желает смеяться. Грядет смена смеха. Грядет новый реализм”. И дальше: “Явь не будет замутнена, сгинет саранча, по-новому задышит дух прежней традиционной литературы”. Это — Сергей Шаргунов (“Отрицание траура”. “Новый мир”, 2001, № 12). Год рождения 1980-й, закончил МГУ. В 1991-м, наверное, учился в пятом классе, в 1993-м — в седьмом. “У всех людей есть свои детства, но наше поколение если и обращает внимание на минувшее детство, то с явным недоумением. А ведь никто за нас наше детство не полюбит. Сами должны вспомнить и оценить. Убого поколение, детством обделенное... Наше прекрасное, времен распада империи детство дождется своего поэта”, — это из повести “Ура!” (“Новый мир”, 2002, № 6). В этой повести герой-рассказчик мечтает спасти девочку Лену, которая днем клеит бумажные ярлыки на бутылки поддельного вина, а вечера проводит на танцах в клубе “Кактус”. Его ровесники гибнут от СПИДа, кого-то убили конкуренты, просто убили в подъезде. Ему есть за что ненавидеть “распаденцев”.
На Всероссийском совещании молодых авторов один из семинаров вел редактор журнала “Москва” Леонид Бородин. Кстати, это совещание было созвано под патронажем “толстых” журналов. Чем же привлекла Леонида Бородина повесть “Пока прыгает пробка” ученика 11-го класса из Смоленска Максима Свириденкова (“Москва”, 2001, № 11)? Герой-повествователь и его приятели — не беспризорники, не ребята, выпихнутые из школы в профтехучилище, а дети из благополучных, по нынешнему счету, семей, старающихся поддерживать приличное существование. Но десятиклассник Сергей Борисов может сравнить свое поколение разве что с тараканами на краю унитаза: “А может быть, кто-то придет и смоет”. Жизнь ему представляется беспросветной: каждый день одни и те же стены, однообразные стычки, однообразные вечеринки с доступными девочками. Но было бы несправедливым упрекать Свириденкова в “чернухе”. Его повесть проникнута русской тоской по настоящей жизни, какой она может быть, должна быть.
Олег Павлов, хотя и постарше, своим жизненным опытом принадлежит к поколению “времен распада империи”. Он ушел в армию мальчишкой в конце 80-х, и уже в начале 90-х была опубликована “Казенная сказка” — первая из трех повестей об армии. В недавнем интервью Павлов говорил: “Это время угнетало ощущением безнадежности, отчаяния, абсурда. И я написал о человеке, который смог выстоять в этом времени. Капитан Хабаров — это, конечно, литературный герой. Но именно такие люди, по-моему, и были героями этого времени, их очень много было и в жизни, брошенных на произвол судьбы, но совершивших каждый свой подвиг, почему Россия и не сгинула в этом распаде, устояла”. И дальше: “Русская проза в основе своей — проза христианская... Наша литература, во всяком случае, в вершинных ее проявлениях говорила не о спасении этого мира, а о спасении души”. Здесь, конечно, у Павлова ответ на упреки с одной стороны и похвалы с другой за то, какой у него изображена армия. В журнале “Москва” он опубликовал статью, в которой определил положение русского читателя как “книжный голод” (“Книжный голод в России”. “Москва”, 2000, № 10): “Отечественная литература также требует, по-моему, бескорыстия от художников, ну а русская жизнь и люди — правды, соучастия. Русский человек не останется в долгу. Россия оплачивала за все это чистым золотом: любовью к своей литературе, новыми и новыми неповторимыми талантами”.
Когда Павлову присудили “Букера” за “Карагандинские девятины”, тусовка вознегодовала: как можно нашу премию отдавать тому, кто одновременно печатается в “Октябре”, “Москве” и газете “Завтра”! Конечно, должно было достаться и Шаргунову — он напечатал главы из повести “Ура!” в “Дне литературы”. Ему и досталось! Хотя пора бы понять, что уже начало восстанавливаться осознание единства русской литературы во всей ее многосложности.
В декабре — выборы
Российским верхам пришлось временно отказаться от реформы жилищно-коммунального хозяйства (ЖКХ). В декабре 2003 года должны пройти выборы в Государственную думу, а потом — выборы президента. Власть вынуждена осторожничать. Конечно, напоследок они не удержались и умыкнули из государственной казны полтора (или около двух) миллиарда долларов на продаже доли в “Славнефти” своему человеку Абрамовичу. Но и повертелись вокруг реформы РАО ЕЭС по Чубайсу. Власть боится социальных взрывов. Ну а что собирается делать правительство с реформой образования, переименованной в модернизацию? Помнится, когда В. В. Путин первый раз добивался избрания в президенты, ездил по России, его на встречах с избирателями завалили вопросами: почему так перевирают историю в школьных учебниках? И Путин тогда поручил министру образования Филиппову разобраться с этими учебниками. Зато в декабре 2002 года, когда президент общался с народом по телевидению, среди заданных ему вопросов не оказалось ни одного о положении дел в нашей национальной системе образования. Кто-нибудь может поверить, что в числе полутора миллионов предварительно собранных вопросов к президенту не оказалось ни одного про реформу образования и что вообще в России никто не обеспокоен правительственным курсом на деинтеллектуализацию России? Но если вопросы, которые были заданы учителями и родителями, школьниками и студентами, в прямой эфир не пропустили, то по каким же причинам? Собираются и дальше разрушать русское образование, и дальше не считаться с “русским этносом”?
А вот это еще поглядим... По случаю выборов власть будет вынуждена считаться с русским культурным сопротивлением . И здесь надо уточнить, что защита национальной культуры — не только наше русское явление. Что-то очень близкое по духу происходит в Европейском сообществе. После того как там перешли на евро, упразднили границы, урезали суверенитеты и ввели единое планирование экономики, в Европе возникла проблема государствообразующих наций . Они-то уцелеют? Уже на саммите в Генуе в 2000 году проявилось стремление европейских государств защитить свои национальные интересы, свою национальную культуру. Выше уже приводился пример, как во Франции защищают французский язык, французское кино. Тем временем и в Германии вспомнили о своей Leibkultur — по смыслу это близко к русскому почвенничеству. Воспроизводство государствообразующей нации возможно только при условии сохранения своего родного языка и своей национальной системы образования.