Я не буду развивать эту тревожную мысль, потому что она очевидна. Скажу только, что пустеющая, темнеющая, соскальзывающая в музей София всё служит великую службу, как служат ее руины церквей Апокалипсиса и храмы, напоминающие о Вселенских соборах, о времени горячего вглядывания в откровение Слова. Слова! СЛОВА! Всё боюсь прямо сказать, но когда Слово подменяется гордым “империализмом” и отождествляет себя с ним, являются руины, на которых огнем пишется: “Бог гордым противится”. И лучше, наверно, однажды отрезвляюще посмотреть, чем снова поднимать циклопические камни, которые скоро заслоняют Христову бедность и его навсегда сказанное “Посылаю вас яко агнцы посреде волков” (Лк. 10.3) и “Царство Мое не от мира сего” (Ин. 18.36). И ни слова о величии, гордости, “симфонии” и власти над миром. А только о любви, смирении, об “отдай всё и иди за Мной”, о Человеке как одном из Сыновей Божиих, о мире, где кончается история и начинается “всё новое”, начинается Путь, ведущий к Истине и Жизни.
Как странно закончил свою запись отец Сергий, как вроде отговорочно и случайно, словно оборвал себя на полуслове: “Но зовут. Пора идти...”. Но в верно живущей душе и самое обыденное слово помнит о небесной родине и не бывает случайно: ведь подлинно зовут. И вот эти руины тоже. И как давно зовут. И подлинно — ПОРА ИДТИ...
* * *
“Древнее прошло, теперь всё новое” (2 Кор. 5.17) — как странно читать это у апостола Павла. То ли от молодости нашей страны, то ли оттого, что мы получили христианство готовым, сложившимся и даже, по слову отца Сергия Булгакова, усталым за девять веков, но только здесь по-настоящему задумываешься об этом древнем и новом. Поглядишь хронологическую таблицу и ахнешь: оказывается, Христос пришел в мир, когда Рим только расцветал и еще впереди были Калигула и Нерон, Веспасиан и Тит, Траян и Марк Аврелий, Люций Вер и Каракалла. То есть ты это всегда и знал, но при этом всё-таки как будто не сопоставлял, потому что Христос был от века и тем словно отодвигал историю в мифологические времена, в непостижимую даль вечности, и апостолы шли по земле на заре мира, а вовсе не при Тиберии и Клавдии. И вот здесь ты с внезапной яркостью чувствуешь эту молодую свежесть Нового завета, и история “распрямляется” до естественных, вполне человеческих пределов.
Глаз напрасно будет искать в этой нынешней Антиохии третий после Рима и Александрии город мира. Землетрясения и войны постепенно сослали его в провинцию. Но музей античной мозаики — не лучший ли в Азии? — скажет о роскоши города лучше живописных порицаний Э. Ренана, который рисовал в Антиохии времен апостолов город интриг, вакханалий, фантастических оргий, мимов, магов и колдунов. Эти мозаики горят сегодня под прежним солнцем всем разнообразием сюжетов, где полы и плафоны одинаково прекрасны с их рассказами о быте рыбаков и садовников, где битвы людей и зверей стремительны и легки, где Амуры и Киприды мешаются с Гераклами и Нептунами, Дионисами и Дианами и где пронзительно смотрят на слишком скоро преходящее человечество вечные Космос и София. Подлинно роскошь смерти, вечное счастье Эллады и Рима, золотой век всесильной империи.
И в скульптуре чудо Веспасианов, сытых и порочных даже в изваянии, веселых сатиров, мерная красота монетных профилей: Диоклетианы, Галерии, Домицианы, Юстинианы. И рядом монеты, к которым не привыкнешь, но которые закономерны в сытом, расторговавшемся мире, — Спаситель на троне, святые Константин и Елена: Богово, отданное кесарю без понимания, что Спаситель на монете сводится с небес на минутный трон императора.
А где же Павел-то, где Петр, проповедовавшие здесь? Где Варнава? В Слове! Всесильном и молодом, как в час рождения. Только открой “Деяния апостолов” или Павловы “Послания”.
Да еще можно подняться в гору Ставрин и увидеть храм апостола Петра и пещеры над ним, из которых первые отшельники глядели на погибающий город, — это всегда связано: падение одних и уравновешивающий аскетизм других. Именно духовное разорение вернее всего и приготовило мысль о необходимости спасения и преображения и сделало этот город особенно чувствительным к христианской проповеди. И потому именно здесь христианство перестало быть сектой иудаизма и обратилось не только к евреям, но и к язычникам, и “братья”, “верные”, “назореи”, как их по-разному называли, впервые осознали себя христианами и стали церковью, которая победила мир. И прежде и более всего это сделалось, конечно, благодаря Павлу, которому хватило пламени зажечь не один свой Тарс и не одну Антиохию, но едва не всю Малую Азию, Македонию, а частью даже Афины и Рим.