Этот страх перед возможным обыском и арестом в любую минуту не мог не беспокоить и самого Шолохова. Этим Мария Петровна объясняла и нелюбовь Шолохова к письмам: “...потому их и мало, что отлично понимал он — будут их читать. Меньше писал. Телеграмму даст, бывало, “жив — здоров, буду дома тогда-то” — вот и всё. Потом еще и обыска боялся, велел сжигать. Хотя там и крамольного сроду никогда ничего не было. Просто он и думать не хотел, чтобы их кто-нибудь, кроме меня, читал”.
Эти бесхитростные, но предельно точные и правдивые воспоминания, передающие атмосферу семьи и как бы изнутри, глазами самого близкого человека воссоздающие личность Шолохова, свидетельствуют, насколько далеки от истины измышления о Шолохове. Стал бы человек, присвоивший то, что не принадлежит ему, с таким мужеством нести свой крест, упорно добиваясь публикации правды о казачьем восстании, обороняясь от опасных для жизни обвинений в сочувствии белогвардейцам и кулакам! Стал бы десятилетиями таить от властей то, что он в действительности думает о них и о жизни, до конца дней своих за семью печатями держать свое нутро?
О том, что на самом деле думал Шолохов о жизни, как он ее понимал, нельзя судить ни по его письмам, ни по его публицистике, где было много чисто внешнего, условного, отвечающего тем правилам игры, без соблюдения которых человек в тех обстоятельствах просто не мог выжить. Эти правила соблюдали все — от Пастернака до Фадеева.
О внутреннем состоянии М. А. Шолохова, трагическом настрое его души можно судить по эпизоду, рассказанному в воспоминаниях “Нечиновный казак” бывшим редактором газеты в Вешенской А. А. Давлятшиным, в пятидесятые годы часто бывавшим в доме М. А. Шолохова:
“Во время одного из застолий, без которых не обходилась ни одна встреча в доме писателя, когда мы все, да и Шолохов, были крепко на взводе и не было единой нити в разговоре, он как-то без выраженного повода, негромко и не совсем внятно произнес выражение “вешенский узник” применительно к себе. Думаю, что многие из гостей не услышали его, а услышанному — не придали значения. Но меня его слова точно током поразили. И с тех пор я не могу забыть позы Шолохова, с которой он произнес слова, по моему глубокому мнению, выразившие глубокую драму”.
Это не была драма отступничества. Шолохов в течение всей своей жизни оставался убежденным коммунистом по своим взглядам и идеалам. Одна из загадок “Тихого Дона” — в том, что при всем жесточайшем своем трагизме этот роман оставался глубоко оптимистичным и, при всей беспощадности критики режима за его преступления против казачества, был по своей конечной сути — убежденно советским произведением.
Боль Шолохова связана отнюдь не с тем, что он к концу жизни разочаровался в идеалах коммунизма. Он разочаровался в тех коммунистах, которые стояли у власти, — это они, на взгляд М. А. Шолохова, “сами же не захотят” коммунизма и уготовят нам такое “светлое будущее”, в котором не захочется жить.
Эти слова М. А. Шолохова еще раз свидетельствуют, что он был великим провидцем, — всё последующее, послебрежневское время воочию подтвердило историческую справедливость горького предвидения М. А. Шолохова.
Но при всем своем неприятии эпохи Брежнева, Шолохов в еще большей степени не принимал антисоветизма, антикоммунизма и диссидентства. Будучи убежденным государственником и патриотом, Шолохов не принял диссидентства потому, что видел в нем угрозу национальным интересам страны.
В 1978 году Шолохов направил в ЦК КПСС письмо о судьбе русской культуры, о ее спасении и защите, которое было положено под сукно. Это письмо, так же как последняя беседа с сыном, М. М. Шолоховым, — своего рода завещание писателя, приоткрывающее завесу над его внутренним миром. В письме в ЦК Шолохов ставил вопрос о стремлении недругов “опорочить русский народ”, когда “не только пропагандируется идея духовного вырождения нации, но и усиливаются попытки создать для этого благоприятные условия”. Шолохов писал о “протаскивании через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру”, о том, что “многие темы, посвященные нашему национальному прошлому, остаются запретными”, что “продолжается уничтожение памятников русской культуры”. Писал о необходимости утверждения “исторической роли” отечественной культуры “в создании, укреплении и развитии русского государства”.