"Антишолоховедение" обязано или опровергнуть изыскания литературного и исторического краеведения, или выдвинуть другую реальную фигуру автора "Тихого Дона", который мог бы знать, держать в памяти, охватить и воплотить в высочайшее художественное слово весь этот огромный фактический личностный материал. Ведь для автора "Тихого Дона" характерно личное знание прототипов огромного числа героев "Тихого Дона", а также детальное знание географии, топографии и топонимики местности, изображенной в романе, органическое знание природы, быта, обычаев, фольклора казаков, наконец, "казачьего языка" (к этому вопросу мы еще вернемся). Наконец, автор романа сумел доподлинно и досконально познать всю трагическую, исполненную противоречий историю Верхнедонского (Вешенского) восстания, которой, в конечном счете, и посвящен роман.
Как видите, объем источниковой информации, положенный в основу "Тихого Дона", - огромен, что составляет немалую трудность для исследователя. Дополнительная трудность еще и в том, что сам Шолохов крайне неохотно говорил о прототипах своего романа, о реалиях жизни, положенных в его основу.
Думается, что причина тому, прежде всего, политическая, - Шолохов понимал, чем грозило людям, в условиях продолжавшегося в 20-е годы антиказачьего террора, обнародование имен, связанных с восстанием.
Но была и другая - условно говоря, эстетическая - причина, по которой Шолохов не любил говорить о прототипах романа. Отдавая отчет в том, насколько близок "Тихий Дон" к реальной жизни и как плотно он населен реальными людьми, Шолохов не хотел, чтобы "Тихий Дон" воспринимался как своего рода дагерротип его родной, казачьей местности. М. А. Шолохов весьма болезненно реагировал на возможность со стороны краеведов и литературоведов упрощенного, чисто фотографического подхода к проблеме прототипов. Отвечая на вопрос, как был найден образ Григория, Шолохов говорил: "В народе... Григорий - это художественный вымысел".
Вешенские краеведы Н. Г. Кузнецова и В. С. Баштанник рассказывают, что "во время одной из бесед о прототипах Шолохов прочитал нам письмо Льва Николаевича Толстого Луизе Ивановне Волконской, в котором он отвечает на ее вопрос о прототипе Андрея Болконского...
"... Спешу сделать для вас невозможное, то есть ответить на ваш вопрос. Андрей Болконский - никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей для мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить...".
То, что писатель прочитал нам это письмо, послужило хорошим напоминанием, толкованием, и это ко многому обязывало...".
Обязывает и нас. Подчеркнем, однако, что наш интерес к проблеме прототипов в "Тихом Доне" носит специфический характер. Меньше всего мы хотели бы представить М. А. Шолохова в качества "писателя личностей для мемуаров", главная цель которого - "списать портрет, разузнать, запомнить".
Наша цель в другом - нащупать и обнажить те реальные, биографические жизненные нити, которые связывают "Тихий Дон" и его автора с конкретной исторической и бытовой жизнью Верхнего Дона той поры.
В развитие уже сделанного, в дополнение к тем прототипам героев "Тихого Дона", о которых шла речь выше - Харлампию Ермакову, братьям Дроздовым, Марии Дроздовой, Павлу Кудинову, есаулу Сенину, Ивану Алексеевичу Сердинову, Михаилу Копылову, братьям Ковалевым, - продолжим знакомство с установленными краеведами фигурами реальных людей, которые дали жизнь героям "Тихого Дона".
Краеведы установили, что паровая мельница в Татарском хуторе, принадлежавшая купцу Мохову, "списана" в романе с реальной мельницы в хуторе Каргине, а "населена" людьми, работавшими на столь же реальной мельнице в Плешакове. На мельнице в Плешакове, где управляющим был отец писателя и в детстве проводил дни М. Шолохов, работали машинист Иван Алексеевич Сердинов, весовщик Валентин, в жизни и романе - по прозвищу "Валет", и братья Бабичевы - Василий и Давид, в романе - Давыдка. Это были реальные лица, хорошо знакомые автору романа.
Об Иване Алексеевиче Сердинове (в романе Котлярове) подробно шла речь выше. С Давидом Михайловичем Бабичевым - тем самым вальцовщиком Давыдкой, который под своим именем изображен в "Тихом Доне", мы встречаемся на страницах книги В. Гуры "Как создавался "Тихий Дон": оказывается, в послевоенные годы Давид Михайлович Бабичев еще был жив. Его курень находился на хуторе Каргинском у самого Дона.