Понятно, предательство всегда смердит. Однако на выборах российского президента это "блюдо" торжественно водрузили на праздничный стол, и больше половины голосовавших чинно уселись вкушать варево из рациона фольклорной старушки с отнюдь не мифологическими, если вдуматься, "ребячьими пупками".
Но откуда взялось готовое жировать за счет ближнего большинство? Многомиллионный криминалитет и его обслуга на б о л ь ш и н с т в о все-таки не тянет! И тут открылось: за Ельцина голосовали наиболее богатые и наиболее бедные (этих последних сейчас в России столько, что с их помощью нетрудно набрать сколь угодно высокий процент). Демпресса вбивала в головы: за Зюганова голосуют босяки - а они повалили избирать Ельцина. Изумленные социологи объявили: "У сторонников Зюганова уровень материального благополучия был на 11 процентов выше". Так называемый "красный пояс" - это традиционно материально (и духовно) крепкие области России; между прочим, после революции именно они стали базой сопротивления большевизму. Их нынешний выбор - не исторический парадокс, а следствие здравого расчета хозяина-труженика: данные опросов показывают, что большинство (56 процентов) голосовавших за Зюганова руководствовались прежде всего рассудком, тогда как большинство (60 процентов) голосовавших за Ельцина - эмоциями. В областях, где победил Зюганов, больше личных автомобилей (на 1000 населения), зато в проельцинских регионах выше безработица (8,2 против 7,3 процента), выше (на 27 процентов) уровень заболеваемости туберкулезом - болезнью бедняков. Здесь совершается в два раза больше убийств (42,3 и 19,3 случая на 100 тысяч взрослого населения соответственно), в два раза больше изнасилований (24,0 и 11,6 случая), в два раза больше грабежей (137,0 и 64,0), в четыре раза больше тяжких телесных повреждений ("Независимая газета", 26.06.1996).
Хозяев постсоветского Олимпа поддержали обитатели дна. Богатых негодяев - негодяи нищие, с их моралью "однова живем!", позволяющей не думать о последствиях своих решений. Люди, одурманенные жаждой наживы, слились - на мгновение! - в братских объятиях с людьми, одурманенными дешевым алкоголем. Все мыслимые варианты "права на бесчестье" соединились в тупой "свиной" клин. И об него расшиблось прежнее советское единодушие! Разлетелось вдребезги, усеяло землю осколками катастрофы, знаками беды".
Я не случайно привел эту громадную цитату. Президентские выборы 1996 года стали п е р е л о м н ы м м о м е н т о м в истории России конца ХХ века. Подвели черту под советским периодом и под усилиями оппозиции вернуть хотя бы некоторые завоевания этого периода или, говоря проще, нормальную жизнь. Соответственно статья о выборах стала ц е н т р о м е д и н о г о т е к с т а "Дневника". Сегодня, спустя пять лет, мне нечего прибавить к написанному по горячим следам.
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
События 96-го стали поворотным пунктом и в моей судьбе. Меня перестали приглашать на телевидение, куда время от времени звали, чтобы обозначить присутствие "аборигенов" и дать возможность в минутных репликах озвучить их мнения и оценки. После триумфа "демократии" мнением этих множеств можно было пренебречь... Меня уже не включали в партийные списки оппозиции на выборах. Борьба приобрела позиционный характер, и вместо красноречивых волонтеров потребовала дисциплинированных функционеров из партийных контор.
Но тяжелее всего было молчание читателя. Живой ручеек иссыхал на глазах. Несколько отзывов в год. А потом - ни одного на самые болевые материалы: "Ущелье" (№ 11, 1999) - о взрывах домов в Москве и образовании новой - криминальной - российской элиты с Кавказа; "Советский. Выбор" (№ 3, 2000) - о расстреле рабочего митинга в поселке под Выборгом и о том, как его жители, едва оправившись от трагедии, проголосовали за список "Единства"...
Нет, я не виню читателей. Они пережили то же, что и я. К р у ш е н и е ж и з- н и. Как сказал мне когда-то замечательный поэт Арсений Тарковский: в 1914 году я увидел солнечное затмение и вдруг понял детским умом - это светопреставление. И, знаете, - продолжил он с грустной старческой улыбкой, - действительно, все, что было потом, происходило, наверное, уже в Чистилище.
В прежних статьях я не только анализировал события, опыт борьбы - в минуту поражений (в 91-м, 93-м) я старался дать людям надежду, показать дальнюю цель и наметить путь к ней. В 96-м наш давний читатель написал: "...Мне радостно, что Вы работаете в журнале - честный, сильный, абсурдный, этакий Жак-Простак, о чем ни говорящий, так с непременным оптимизмом, верой в Правое Дело, рыцарь Идеи из издания 16-тысячным тиражом... Пирожков Л. В. Днепродзержинск". На иронию не обижаюсь, но знали бы Вы, как тяжело быть жизнеутверждающим Жаком-Простаком! После торжества негодяев эта роль для меня непосильна.
"Передай Казинцеву, что мы с Юлей прочли его книгу - проглотили. Как написано! И ведь в самом деле, не задним числом и не задним умом все понято и замечательно выражено, а по ходу и даже в предвидении событий. Почему же при таких умах, таких талантах, при таких людях общество все-таки остается лишенным воли?" Из письма Станиславу Куняеву от Дмитрия Урнова, известного американиста. Необходимые пояснения: Юля - Ю. Палиевская, жена Урнова, профессор одного из американских университетов. "Его книга" - сборник моих статей "Россия над бездной. Дневник современника. 1991-1996".
Благодарен за добрые слова, только откуда Дмитрий Михайлович взял, что людей, желающих и способных сопротивляться накату событий, много? Они есть, но в количестве небольшом и разобщены страшно. Он-то сидит в Америке и думает, что это там ему одиноко. А мне в Москве позвонить некому...
В том, как мало на самом деле "умов" и борцов, убеждаешься, когда они уходят из жизни. Со смертью одного человека рушатся целые направления в патриотической публицистике. Умерла Галина Литвинова - и на 10 лет (до появления Медведевой-Шишовой) исчезла тема демографии. Умер Иван Васильев - некому писать о деревне. Со смертью Вадима Кожинова наверняка на долгое время окажется без призора советская история.
В публицистику, как и в политику, пришли новые люди. Специалисты по конкретной проблеме, знающие ее от и до. Другой тип - систематизаторы, сортирующие информацию в работах, напоминающих конспект энциклопедического словаря. А то и прямо составляющие энциклопедические словари, число которых растет с каждым годом.
С пользой читаю тех и других. Однако мне кажется, что это литература западного образца. Ее цель - наделить читателя информацией. Она учит решению задач, а русская публицистика учит жизни, согласуя, а зачастую и подчиняя профессиональные изыскания поискам правды и гармонии. То, что даже патриотические публицисты обращаются к западным стандартам, - очередное свидетельство постепенного подчинения русского общества цивилизации Запада.
И уж совсем нестерпимо присутствие в патриотике записных крикунов. Э т и остались с перестроечных, едва ли еще не советских времен. Их ничто не берет. Они всегда готовы очередями, как автомат, выдать очередные "долой!" или "да здравствует!".
Какое место отведено в этой экспозиции "Дневнику современника"? Увы, скромное. Статьи-проповеди оказались не ко времени. Материалы, которые я теперь публикую, можно разделить на четыре категории.
Исторические работы. Ну, конечно же, я привычно отступил в глубины родной истории. Напечатал в 1998 году цикл статей "Вечная Россия" с характерным вступлением: "Россия на краю гибели. И не видно социальных сил, общественных институтов, людей, способных остановить катастрофу. Но есть другая Россия, которую мы, слабые и себялюбивые ее дети, не сможем ни испакостить, ни погубить, - в е ч н а я".
Отклики на чрезвычайные события, вроде московских взрывов. Это уже упоминавшиеся статьи "Ущелье", "Советский. Выбор"; из более ранних "Чечня" (№ 4-5, 1995).
Интервью с видными политиками. Наиболее скучный раздел. Все просят прислать вопросы заранее, а приходишь с диктофоном, и оказывается: собеседник к разговору не готов. А может быть, лидерам просто нечего сказать?