— Вы верите в чудо, в судьбу?
— Скорее да, чем нет. Я был трижды контужен и ранен. Участвовал в боях на Курской дуге. Затем брали Запорожье, освобождали Молдавию. Чего только не было! Как-то шел в атаку, в телогрейке, с пистолетом. И тут сильнейший удар в грудь. Ну, думаю, и мой час пришел. Расстегиваю телогрейку, а оттуда осколок выпадает: ударил в медаль за Сталинград, погнул ее, а я целехонек. Столько сил мы положили за Сталинград, вот он и отвел от меня смерть. Разве это не чудо?
— Как складывалась ваша дальнейшая судьба?
— Из Молдавии перебросили под Варшаву. За участие во взятии Берлина награжден орденом Красного Знамени. После войны до 1950 года служил в Германии, затем был переведен в Северный военный округ. Затем Москва, академия имени Фрунзе. По окончании ее был направлен в Прикарпатский округ. Преподавал в Коломенском ракетном училище, в военной академии в Сирии, в Университете дружбы народов. Служил в Министерстве обороны. С 1994 года — “вольный казак”.
— Аркадий Мартынович, как кадровый офицер, какой главный урок вы вынесли из кровавых, но победных военных лет?
— Знаю одно: м ы с л у ж и л и Р о д и н е ( разрядка наша. — Ред. ) — защищали родную землю. На этих позициях стою до сих пор: армия должна воспитывать патриотов.
* * *
“Последний бой — он трудный самый...” — поется в известной военной песне из кинофильма “Освобождение”. Однако, думается, эту строчку автора слов и музыки, народного артиста России Михаила Ножкина, фронтовики вправе отнести к каждому бою, когда приходилось подниматься в атаку навстречу неизвестности — навстречу смерти. И действительно: разве на войне легкие бои бывают?! Ведь идя в атаку или в разведку, штурмуя какую-нибудь безымянную высоту или держа ее оборону, ни один воин отнюдь не застрахован ни от смерти, ни от ранения, ни от плена...
Вспоминает автор нашей рубрики Иннокентий Солодунов.
Мой первый бой —
он трудный самый
Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии — громите полчища немецких захватчиков!
Из лозунгов ЦК ВКП(б)
к 1 Мая 1942 г.
Первый свой бой я хорошо помню. Задолго до рассвета заняли мы огневую позицию у среза глубокого, поросшего ивняком оврага. За оврагом — мелколесье с низким серым горизонтом. Первым делом вырыли орудийный окоп. Затем — землянку и нишу для снарядов. Копать тяжело. Волглая, вязкая глина налипает на лопату, на подошвы ботинок. Закапываемся основательно, будто готовимся к длительной осаде или обороне.
В расчете нас шестеро с командиром орудия старшим сержантом Комаровым. Комаров — матерщинник, каких мало. Матерился так, что у рядом стоящих “уши в трубку сворачивались”. И еще трепач отменный, особливо по части женщин. “Я этих баб как морковку дергал!” По его хвальбе выходит, что окромя шатания по бабам других забот у него и не было. Бахвалился, цену себе набивал, а по внешнему виду так себе. Среднего роста, с невыразительной физиономией. Надо сказать, в расчете, как на подбор, собрались одни “насекомые”, кроме нас с Фомой Сидоровым. Тараканов — верзила, в форме он выглядит смешно, она ему маловата. Мухин — помельче, но силушкой не обижен. У него какое-то смешное лицо с торчащими, как крылья, ушами. Клопов — невысокий, плотный, с кулаками-кувалдами и квадратной головой. Самый старый из расчета — Фома Сидоров, штрафник, как он себя называл. Я — самый молодой, мне и восемнадцати нет. Несмотря на разницу в возрасте, у нас с Сидоровым дружба. Я для него сынок. Он так и звал меня — “сынок”.
На полигон пушку тянем на себе, на лямках, как бурлаки на Волге. Для противовеса я сажусь на ствол, как наездник. На стволе от меня больше пользы, как говорит Комаров. Тараканов однажды сел, так чуть пушку на себя не опрокинул. Сидоров на ствол не годится, стар и неловок. Значит, я оседлал орудие, подложив под зад пилотку. Пилотка постоянно выскальзывает, падает, вызывая недовольство товарищей.
— Ты ее сунь в штаны, поднимать надоело, — ворчит Тараканов.
— Садись сам, — огрызаюсь я, манипулируя задом, сбитым до крови на двухкилометровом песчаном пути. Когда колеса вязнут в песке, распрягаемся и, изрядно попотев, вытягиваем пушку и едем дальше. На полигоне не стреляем. Учимся окапываться и отрабатывать команды. Только раз обыкновенную винтовку закрепили на стволе. С расстояния триста метров надо поразить движущуюся фанерную мишень танка. Общебатарейные стрельбы оказались неутешительными.