Близким взрывом развалило край моего окопа. Отвалившийся кусок сырой, тяжелой глины шлепнулся на меня. Дышать стало тяжелее, словно бы перекрыли мне кислород или кто-то наступил на горло. Только сейчас до меня дошло, почему Кабецкий так сурово обошелся с моим куцым окопчиком. После минутной паузы затишья я выскочил наружу, к товарищам, лишь бы не оставаться наедине со смертельным страхом. И тут новая огневая волна опрокинула меня обратно в ровик. “Выберусь ли я отсюда живым?!” Земля не стонет, не плачет. Она молча сносит все, но сейчас мне казалось — она плакала от боли, от бессилия, что не может ответить за муки свои, за дикое и злое варварство, самое страшное, какое пришлось на ее долю на вечном пути своем! Но разве не вечность для меня сегодняшний день?! Какой путь, измеренный не возрастом, не временем, а сгустком взрыва, оплачиваемого жизнью, прошел я! Все, что было до сегодняшнего дня, не повторится, так как прошлое сгорело в огненном смерче безрассудства! Теперь и тишина обманчива, и жизнь короче вздоха. Только ведь за это надо сражаться, чтобы выжить и победить!
Я не заметил, как наступила тишина. С запада полз скользкий, холодный туман.
И вдруг в этой еще не совсем устоявшейся, дребезжащей тишине слышу чей-то зовущий крик:
“Сидоров убит!”
“Папаша Сидоров! — промелькнуло в моем сознании. — Как же так? Мы с ним расчет зачинали. Первыми к орудию приставлены были...” Вот лежит он на сырой земле, пробитый осколком насмерть! Вчера еще отправил письмо домой: “жив, здоров, слава Богу, помаленьку бьем фашистскую нечисть...” Письмо придет в город Нижнеудинск с заверением в любви к родным, когда его отправитель уже упокоится на широком поле посреди России! Фома Сидоров, сорокатрехлетний солдат...
Избитая артобстрелом глина почернела от копоти. Пахло кислым, тошнотворным зловонием серы.
— Жить батя не хотел. По своей глупости погиб, — резюмировал медбрат Громов. — Мы бежали вместе в укрытие. Он увидел разбросанные снаряды, кинулся собирать их. Тут его и пришило.
— Снаряды дороже жизни, это ни в какие ворота! — возмущенно отозвался Комаров.
— Только с такими солдатами и можно побеждать, — откликнулся лейтенант Кабецкий. Красная ракета взмыла в воздух. — Батарея, к бою!
Я глянул в стереотрубу, и вновь озноб ужаса сковал все мое существо: прямо на нас, а точнее — на меня, как мне показалось, двигалось неисчислимое количество “тигров”...
* * *
“Никто не забыт, и ничто не забыто!”
Для некоторых “деятелей”, в особенности для так называемых “демократов” и нынешних продажных СМИ, девиз этот стал пустым, заезженным, а порой и ненавистным штампом.
Истинных же патриотов Отечества эти слова подвигают не только на те или иные высокие духовные свершения, но и нередко на практические каждодневные дела.
Борис Григорьевич Самсонов — москвич, 1931 года рождения, гидрогеолог по образованию, кандидат наук, в настоящее время занима-ется проблемами экологии и продолжает разъезжать по городам и весям...
В нашу рубрику мы включили один из его очерков.
Героический рейд
В селе Братково Старицкого района, возле церкви, на обочине шоссе Старица — Берново в окружении сосенок стоит скульптурная фигура скорбящего солдата. Могильный холм в ограде выложен плитами белого камня с фамилиями павших воинов: Горобца Степана Христофоровича и еще нескольких десятков человек. Большинство дат — год 1942-й.
На фотографии — парень в буденовке, черные ромбики петлиц на воротнике шинели. За могилой при-сматривают, летом сажают цветы.
В этих местах в 1942 году не было боев. В братской могиле села Братково лежат умершие в медсанбатах. Здесь, в ближних тылах Калининского фронта, в течение полутора лет работали медсанбаты, принимавшие потоки раненых с недалекой передовой. Был медсанбат и в деревне Избихино в наскоро подготовленном коровнике. Умерших от ран хоронили поблизости, но в пятидесятых годах останки павших перезахоронили в братских могилах в придорожных и других видных местах.
Находясь в командировке в Кировограде, я забрел в краеведческий музей. Оставалось порядочно времени до отлета домой, и я, не торопясь, переходил от стенда к стенду, бегло озирая небогатые экспонаты...
Перебирая портреты на стенде Героев, уроженцев здешних мест, я увидел знакомую фотографию и не сразу сообразил, где я ее видел. Буденовка, черные ромбики петлиц. Тверское село Братково как-то не вязалось в памяти с украинским городом Кировоградом. Разобравшись наконец, я сказал дежурной старушке, показывая на портрет: “Я знаю, где его могила”. Она встрепенулась, попросила обождать и привела научную сотрудницу. Та пригласила меня в рабочую комнату и сказала: “На Горобца у нас мало чего есть”. Попросила помочь.