Согласно вездесущей статистике, на среднего жителя Запада ежедневно обрушивается 4 000 рекламных объявлений. Гигантские рекламы красуются на стенах домов и автобусных остановках, на крышах и на асфальте, на такси и грузовиках, в метро и даже за городом. Тишина также оказалась на грани исчезновения: невозможно спастись от включенных транзисторов и телевизоров, магнитофонов и телефонов. Все средства массовой информации призывают человека к одному — к активному потреблению.
“Человек вошел в пещеру Платона. Греческий философ описывал людей, прикованных к скале и созерцающих тени реальности на стенах темницы. Пещера Платона нашла свое воплощение в нашей действительности — теперь она зовется телевидением... это походило на реальность, имело цвет реальности, но не было настоящей реальностью. ЛОГОС на сырых стенах нашей пещеры уступил место ЛОГОТИПУ. Человечеству понадобилось две тысячи лет, чтобы дойти до этого”**.
Исчезновение Гражданина и замена его Потребителем в антропологическом смысле представляет собой настоящую катастрофу. Гражданин как человек политический был связан с миром сильными эмоциональными связями: он стремился к человеческому общению, видел себя частью какой-то группы или коллектива, идентифицировал себя с ними, обрастал корнями, и общество предлагало ему определенную систему координат, которая помогала выжить в самых сложных ситуациях.
Человек потребляющий решает проблему экзистенциальных потребностей принципиально по-другому: он вступает в отношения исключительно с самим собой и с неодушевленными предметами потребления, проявляя крайний нарциссизм. В результате он сам для себя становится целым миром и любит целый мир в себе самом: общество его больше не интересует. Но современная психология доказала, что нарциссизм как психологическая установка весьма опасен: в экстремальном варианте он ведет к деструктивному желанию уничтожить всех остальных людей. Как заметил Эрих Фромм, “если никто, кроме меня, не существует, то нечего бояться других и мне не нужно вступать с ними в отношения. Разрушая мир, я спасаюсь от угрозы быть уничтоженным’’***.
Человек потребляющий отворачивается от живого мира — от людей, от природы, от идей — и все свое внимание устремляет на мир искусственный — на предметы, вещи, машины, механизмы, автоматы. Для такого человека мир превращен в объект купли-продажи, в совокупность артефактов. Его лицо неизменно обращено к экрану — он хочет созерцать не живой мир, а сверкающие автоматические конструкции из стекла и алюминия.
Такого человека психологи называют “моноцеребральным” — человеком одного измерения. И сегодня это измерение — виртуальное. Для моноцеребральной личности характерна определенная форма нарциссизма, при которой все нацелено на достижение успеха. И вершина успеха — попасть на экран: стать звездой. Любимая песня современных подростков имеет только одну строчку припева: “Круто, ты попал на TV, ты звезда, ты звезда!”. Моноцеребральная личность настолько сильно вписана в современную автоматизированную систему, что механизмы также становятся объектом ее нарциссизма: современный человек обожает свои машины не меньше, чем самого себя.
Эрих Фромм одним из первых поставил диагноз, назвав подобного человека аутистом — больной личностью больного мира. Отличительные черты аутизма — неразличение живой и неживой материи, отсутствие привязанности (любви) к другим людям, использование языка не для общения, а для манипуляции, а также преимущественный интерес не к людям, а к машинам и механизмам. Если патологические процессы распространяются на все общество, то они теряют индивидуальный характер: тогда вся культура настраивается на этот тип патологии и находит пути и средства для ее удовлетворения*.
Однако помимо психологического, есть и политическое измерение этой общественной патологии: распад гражданского общества, утрата социально-политических связей, отсутствие интереса к политике и деструктивные формы протеста. Не случайно во всех развитых странах мира сегодня в среднем на выборы приходит около 53% избирателей. Особенно велико число аполитичных среди молодежи. Культ потребления разрушает гражданские качества современного человека — и это грозит подорвать политические основы современного общества.
Индивидуализация как политический феномен
Распад идентичности, рост нарциссизма и культ потребления привели к становлению нового социально-политического феномена — индивидуализированного бесклассового общества. Однако, оказавшись “по ту сторону классов и слоев”, современный человек не обрел социального равенства, как когда-то ему обещал Карл Маркс: напротив, неравенство в предельно индивидуализированном сообществе только усилилось и приобрело новые формы. Но если раньше мы могли говорить об обнищании классов (например, пролетариата и крестьянства), то теперь каждый в одиночку противостоит грозным факторам безработицы и инфляции.
По данным немецкого Федерального ведомства занятости, каждый третий трудоспособный немец в течение 10 лет по меньшей мере один раз испытал на себе, что значит быть безработным. Ни одна квалификация или профессиональная группа не гарантирует сегодня от риска безработицы. Новая индивидуализированная бедность растет в современном обществе, при этом неравенство не устраняется, а только переносится в область индивидуализации социальных рисков. Сами общественные кризисы кажутся теперь индивидуальными. Многие политические аналитики именно здесь усматривают корни современной “войны психозов” и массовых самоубийств в высокоразвитых странах.
Одновременно сильно возрастает значение ориентации на индивидуальный успех — при забвении всех общественных обязательств. Исследования социологов свидетельствуют, что для современного человека главным становится развитие личных способностей, самоосуществление, высокий уровень личных доходов и идея о том, что “нужно постоянно двигаться вперед”. В поисках самоосуществления люди меняют профессии (невиданная прежде популярность “второго высшего образования”), разрушают браки и вступают в кратковременные связи (распад традиционной семьи и рост нерегистрируемых гражданских браков), увлекаются нетрадиционной медициной, йогой, переходят из одной психотерапевтической группы в другую (психоаналитика стала самой модной профессией).
Все это ставит под сомнение прежние политические концепты: классы, партии, идеологии как формы институализации политической активности современного человека. Развитие индивидуализирующего процесса сопровождается похоронным звоном по всем прежним политическим институтам. Как отмечает Ульрих Бек, в современных западных демократиях партийные центры теряются в догадках по поводу растущей доли “переменных избирателей”, которые на каждых выборах голосуют по-новому: из-за них политические перспективы становятся непредсказуемыми. Если всего несколько десятилетий назад такой “кочующий электорат” оценивался круглым счетом в 10%, то в начале XXI века его доля составляет уже 40%**. Политические аналитики единодушны в диагнозе: переменные избиратели с его ртутной текучестью станут на выборах решающей силой.
Это означает полную переориентацию политической борьбы: партии уже не могут опираться на постоянный электорат и вынуждены всеми доступными силами перевербовывать гражданина. Растет пропасть между индивидуализированными притязаниями населения и их представительством в спектре политических партий. Отсюда рост влияния прежде периферийных политических сил: движений гражданских инициатив и общественных организаций —женских, молодежных, движений ветеранов и пенсионеров, жителей городских районов и даже кварталов. Все это позволило Ульриху Беку выдвинуть идею “размывания границ политики” в информационном обществе.