После закрытия рабфака, в котором я учился, меня взяли в политотдел МТС* на работу инструктором по пионерским отрядам, где за полученные авансы купил 3-ю книгу, от которой не отрывался. Два дня с большим интересом читал книгу.
Героическая смерть красноармейцев за дело революции, как Лихачев, списки еланских коммунистов, Ивана Алексеевича, героическая месть Кошевого Мишки, зверский расстрел казаков-повстанцев с коммунистами — во мне возбудили ненависть к богатому классу казачества даже в своем родном хуторе. Описываемая природа Шолоховым и обстановка мне очень и очень нравится. Прочитав эту книгу, я убежден, что после подавления восстания Мелехов, Кудинов, Вороновский, Сафонов и др. белогвардейские сослуживцы расстреляны, а Кошевой получил в награду орден Красного Знамени. Шолохов является моим любимым писателем.
Я прошу, дорогие товарищи, дать возможность прочитать все книги Шолохова.
Я проживаю в хуторе Тушкановском в семье бедняка отца, когда-то приехавшего из Тамбовской губернии на заработки в казаки и оставшегося здесь на местожительство, до 26 года не пользовавшегося наделом казачьей земли, жил портняжеской профессией.
Сейчас семья моя, которая состоит из отца и матери, работает в колхозе, а я учился, но после закрытия рабфака остался оторван от учебы, о которой ужасно жалко, всего мне 16 лет.
Мой адрес: Сталинградский край, Нехаевский район, хутор Тушкановский.
С ком. тов. приветом Шкурин Михаил Васильевич.
(ед. хр. 699, лл. 6—7 об.)
6 апреля 1934 г.
От читателя книги Никитина Ильи Ивановича,
председателя с/совета Братовщины Зеленоградского района
Московской области.
Эту книгу я получил на областном совещании председателей с/советов и председателей колхозов 29/III-34 года. Урывками я ее прочел к 6/IV-34 года. Все время чтения я не раз, прячась от жены и детишек, плакал, не выдерживая себя. Какие трудности переносил Нагульнов. Меня слишком тревожило головотяпское действие районных организаций (т. е. отдельных коммунистов). Я часто сквозь слезы улыбался, читая эту книгу, не показывая слабость переживаний своих присутствующим.
Мне 34 года, работаю в партии с 1929 года, вся коллективизация проходила в непосредственном моем участии. Я при организации колхоза, первого в Звенигороде, вступил в него, и все левацкие заскоки и исправления их проходили при моем участии. Я много перенес на себе за эти годы. По профессии я сапожник, с 1923 г. работаю в активе села как бедняк. Грамотность — 2 зимы ходил в школу. В общественной работе подучился и работаю. Возможно, и с моей стороны были медвежьи услуги для нашей партии, т. к. я бедняк и много претерпел от кулаков. По всевозможным поклепам последних я там же был исключен из партии, после восстановлен. Эта книга все прошлое напомнила мне, и я, не перенося этого, плакал, несмотря на то, что, когда все это было со мной в работе, никогда столько слабости не имел.
Эта книга больно потревожила мои нервы. Зато я знаю, что не один я, а нас много-много подверглись головотяпским подходам к низовым работникам и поклепам кулачества.
Эта книга дала мне больше уверенности в победу. Указала еще больше методов борьбы со всякими ненормальностями внутри партии. Буду искать вторую книгу Шолохова для чтения.
(ед. хр. 708, лл. 19—20 об.)
7 апреля 1934 г.
Письмо от Павлова Егора Павловича. Горский район,
Васильковский с/совет, колхоз “Новый коллектив”, селение Алексино
Товарищи, я инвалид труда города Ленинграда, Путиловского завода, работал сталеваром 10 лет, где и получил глухоту на оба уха, от роду имею 49 лет. С 1920 года проживаю в деревне, и сколько, товарищи, я за это время перенес мытарства по приезду в деревню. В 1921 году меня лишили пенсии, и восемь лет я не получал. Но как я читал книги и газеты, “Крестьянскую газету” я читаю беспрерывно, с 1926 года через которую я добился пенсии, хоть и не той, которая мне полагается как сталевару. Трудно, товарищи, все описать мое положение. Хоть я и совершенно глухой, но книга мне помогла. Когда я читаю книгу или газету, которая волнует во мне кровь, тогда я беру в руки перо. Но только, товарищи, мало получаю чуткости к своей рукописи от товарищей, особенно в настоящее время. Бросаю читать, потому что, прочитавши, не могу, чтобы не писать. Через чего стал всем противный, и меня презирают, презирают со мной разговаривать, даже старые старухи. Но я ничего, товарищи, я это все понимаю, в чем дело, хоть и глухой, человеческого звуку мне мало приходится знать, но книга мне обо всем расскажет.
Товарищи, я прочитал вашу книгу “Поднятая целина”, Михаил Шолохов, книга № 1. Хоть я, товарищи, малограмотный, но в ней понял, потому что эта книга предсказывает вперед. Теперь, товарищи, я вам опишу практику этой книги.
Я в 1929 году вступил в указанный колхоз со своим семейством. Жена — 50 лет, дочь 21 год, сыну 15 лет. Колхоз наш состоит из 12 домохозяев, было больше, но улетели. И я, товарищи, хотел лететь, но книга меня удержала. Но все летуны теперь в колхозе, но только не в нашем. Как наш колхоз организован на бывшей помещичьей земле, поэтому к нам никто не желает, и руководство у нас еще почище, чем у помещика. Я 27 лет батрачил до революции, и такого издевательства не видел никогда, как нашим колхозом руководят два свояка Гаврилов В. и Павлов Василий. Смена руководства только бывает муж и жена. Эти два семейства нельзя назвать кулацкими. Гаврилов В. — бывший крепкий середняк, Павлов В. — середняк, бывшие партейцы, но теперь исключены из партии. Но жены их еще в партии и руководят колхозом. Но только не по-партейному очень грызутся промеж собой, и людей грызут, но в книгу никогда не заглядывают. На что нам книга, мы и так все знаем. Но я читаю книгу и смотрю на практику, а практика показывает, что у нас было при организации колхоза. Было 37 коров, теперь— 16 коров, было у нас 12 лошадей, теперь — 10, из них 8 маток племенных, и мы за 5 лет не вырастили ни одного жеребеночка. Все надеялись на трактора, была у нас свиная ферма, теперь ее нет. Была у нас водяная мельница, теперь — нет. Были у нас две бани, теперь — нет. Заели вши и обмыть негде. Живем в общежитии и не имеем даже русской печи, чтобы, хотя бы по старинке, влезти в русскую печь попариться, а ведь были две бани, и все нам обещают, что будет. Но когда будет, вероятно, тогда нас не будет. Четыре года наши руководители жили рысково и нам было тогда плохо. Была общая кухня, работал — не работал, а садись да ешь. Четыре года от нас государство не видело ни одного зерна, ни одной копейки, еще нам давало. Несмотря на то, что нам своих было девать некуда. Забрали у государства 9 тысяч, наши руководители говорили: “Рви, ломай, нам дадут”, и верно давали. А я все читал книги и иногда говорил: “Товарищи, не дело вы делаете”. Но мне не давали говорить, раз не работаешь и молчи. Я говорил: “Товарищи, дайте мне по возможности работу”. Говорят: “Вставай с сыном вместе”. Я говорю: “Если бы я мог работать, я бы не ушел с Путиловского завода, как я специалист своего дела”. Они говорят: “С заводу выгнали, с колхозу выгоним”. Кому же, товарищи, верить, книге или же практике? Через книги я был исключен из колхоза. Если бы не московская бригада, может быть, и после находился вне колхоза. Московская бригада меня выручила как старого рабочего и поставила меня ревизионной комиссией нашего колхоза. Хоть я и глухой, стал действовать по всем правилам как селькор. Но не долго это было, только 3 месяца. Меня исключили из ревизионной комиссии безо всяких причин. Только за то, что я читаю газеты. Стал действовать как селькор, ничего не помогло, ни от Москвы, ни от района. Только не знаю как-то наши руководители Гаврилов и Павлов попали на скамью подсудимых за растрату. Без них меня поставили кладовщиком, но не долго это было. Когда Павлов и Гаврилов отбыли принудительные работы, возвратились опять в колхоз, меня снимают с кладовой и начали меня обливать грязью. Товарищи, я обращался два раза в район, чтобы не дать им хозяйничать, райзо* два раза давало предписание, чтобы поставить опять меня кладовщиком, но правление колхоза на это не обращает внимания.