Выбрать главу

Ереван ночью

Когда поздно ночью самолет стал заходить на посадку над аэропортом Звартноц, я, глядя в иллюминатор, подумал: а где же Ереван? Привычного моря огней, которое видишь при подлете к миллионным городам, не было - только разрозненные кусты огоньков, как будто на месте Еревана теперь лежали несколько разобщенных деревень. Энергетический кризис... И это, конечно, было далеко не единственным признаком новых времен.

Помнится, когда студентом в советское время я прилетел в Ереван, никто не ловил меня за руку, не предлагал, как в Москве, довезти до города. Я вообще был никому не нужен. Хочешь - иди на автобус, хочешь - лови такси... А здесь, еще в таможенном загоне, я услышал стук в стекло и глухое: "Эй! Эй!" Там, снаружи, стоял какой-то косматый, бородатый человек и явно пытался привлечь мое внимание. Я подумал: не меня ли это встречают, подошел ближе. "Друг, я тебя довезу до города! - кричал, искательно улыбаясь, косматый. - Ни к кому больше не садись! Я ведь первый тебя встретил, да? Моя машина вон там стоит, запомни!"

Миновав таможню, я увидел освещенное представительство "Аэрофлота" и решил сразу купить билет обратно, благо желающих больше не было. Но на удобный для меня день и час билетов не оказалось, и я пошел к офису "Армянских авиалиний". Окошечко было закрыто, и, повертевшись, я спросил у уборщицы, из кармана халата которой торчало горлышко коньячной бутылки (как оказалось, редкость для нынешней Армении, а почему - объясню позже), работает ли по ночам касса. Та, услышав русскую речь, проявила ко мне необыкновенное участие, бросила приборку и сама пошла искать билетершу, стуча то в одну дверь, то в другую, пока не вытащила ее откуда-то, заспанную. Вроде бы ничего особенного в ее любезном поступке не было, однако подобного я в советском Ереване не припомню, а был я в нем подольше нынешнего. Не то чтобы обходились невежливо - нет, но в долгие объяснения не вдавались, тем более в поиски нужных людей, а часто и вовсе ничего не объясняли, ссылаясь на незнание русского языка, что, как я теперь понял, было неправдой, ежели его до сих пор почти все в Ереване знают.

У этой метаморфозы было единственное, на мой взгляд, объяснение - русский человек в Армении стал редким, едва ли не экзотическим явлением.

В первый час пребывания на армянской земле я убедился, что ослабла еще одна национальная черта армян, которой, может быть, так не хватает русским: никогда не говорить плохо о своем. Разумеется, не обходилось здесь без перекосов, столь свойственных южанам: например, в советское время ваш армянский собеседник, нахваливая архитектуру центра Еревана, мог сказать о явно уступающей ей архитектуре новостроек: "Русские строили", хотя никаких русских строителей в Армении до землетрясения 1988 года почти не было, и речь шла о типовых проектах, присланных из Москвы. Или вот помню, одна интеллигентная армянская девушка с увлечением рассказывала мне о культурных памятниках республики: Эчмиадзине, Гехарде, Гарни, Артике, Дилижане, Матенадаране. Потом она стала вспоминать о своем пребывании в Москве и говорила только об Останкинской башне и ресторане "Седьмое небо", а когда я, заскучав от этих космополитических восторгов, деликатно дал понять, что в Третьем Риме и помимо телебашни хватает достопримечательностей, она спросила, наивно раскрыв свои черные глаза: "Каких?"

Теперь же встретившие меня у входа в зал ожидания мой двоюродный брат Константин (по крови - полуармянин, полуукраинец) и его друг Андраник, работник местного МИДа, рассказывали обо всем, что мы встретили по пути в Ереван, с извинительной интонацией: мол, власти за дорогами не следят, памятники культуры заброшены, жилой фонд запущен, деревья вырублены и т. д. Правда, кроме скромно освещенного отрезка автострады из аэропорта в город, на котором чуть ли не через каждые двести метров стояли новенькие бензоколонки, в том числе и привычная "лукойловская" (вот тебе и энергетический кризис!), я ничего не увидел - так что можно было и не извиняться. Громада самого Еревана была погружена во мрак, не оживляемый даже рекламой. Все это - фонари, реклама - есть теперь только на проспекте Комитаса, которым мы той ночью не проезжали.