И в Каире блещут стекла алым глянцем,
И хедив в ландо катается, и гиды
По кофейням отдыхают от господ.
А сиреневые дали Нила к югу,
К дикой Нубии, к Порогам, смутны, зыбки
И все так же миру чужды, заповедны,
Как при Хуфу, при Камбизе... Я привез
Лук оттуда и колчан зелено-медный,
Щит из кожи бегемота, дротик гибкий,
Мех пантеры и суданскую кольчугу,
Но на что все это мне — вопрос.
(13.IX.15. 1, 376)
Но в общем-то Гумилев с его любованием экзотическими красотами был глубоко чужд Бунину (как был он чужд и Ахматовой). Анна Ахматова была ему ближе, роднее, наконец, просто интереснее. Думаю, что он всегда рассматривал Анну Ахматову как свою поэтическую ученицу, но ученицу весьма своевольную, да еще и испорченную ненавистным для него “модерном”, порождаемым влиянием ее мужа и духом петербургской богемы, среди которой вращалась молодая поэтесса.
В Петербурге Бунин бывал редко и лишь наездами. В очередной раз он приехал в Северную Пальмиру в январе 1915 года. Тогда же, вероятно, он и познакомился с “Четками”. Во всяком случае, стихи Бунина этих дней носят отчетливые следы не только близкого знакомства с этой книгой, но и своеобразного диалога с поэтессой.
Вот первое стихотворение, написанное Буниным 17 января 1915 года, по приезде в Петербург:
Просыпаюсь в полумраке.
В занесенное окно
Смуглым золотом Исакий
Смотрит дивно и темно.
Утро сумрачное снежно,
Крест ушел в густую мглу.
За окном уютно, нежно
Жмутся голуби к стеклу.
Все мне радостно и ново:
Запах кофе, люстры свет,
Мех ковра, уют алькова
И сырой мороз газет.
(17.I.15. 1, 369)
Можно попытаться представить, где были написаны эти стихи и какими источниками пользовался Иван Алексеевич при их создании. Бунин остановился, скорее всего, в гостинице “Астория”, из окна которой можно увидеть купол Исаакиевского собора. Проснувшись поутру, он описывает то, что видит из окна гостиничного номера. Номер этот, судя по стихотворению, комфортабельный: в нем на полу разостлан ковер с высоким мехом, кровать настолько уютна, что ее можно, даже рискуя быть обличенным в дурном вкусе, назвать “альковом”. В этот номер к утреннему завтраку приносят кофе и свежие газеты. Вероятно, маститый академик просматривает не только газеты, но и последние литературные новинки, среди которых его внимание могла привлечь и книга Анны Ахматовой “Четки”. Вот он почитал ее и наткнулся на “Стихи о Петербурге”:
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпенье
Конь Великого Петра.
Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь...
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.
(“Стихи о Петербурге”, I, 1913. 1, 68—69)
И возник странный эффект двойного зренья. Один Исаакиевский собор он видел из окна, другой был запечатлен в стихах. И родилось стихотворение, в котором у Ахматовой заимствован размер (четырехстопный хорей), а также чисто петербургская словоформа “Исакий”. Ахматова описывает колонны и своды собора, осеребренные зимним инеем, Бунин в рассветном полумраке различает только “смуглое золото” купола. Интересно, что Ахматова, по-видимому, не зная бунинского стихотворения (оно было опубликовано только в 1920 году), тоже применила этот, по выражению критика А. Слонимского, “свежий, неожиданный эпитет золота — “смуглое”, эпитет, который дает яркий зрительный образ — и в то же время ощущение чего-то старинного, строгого”. Стихотворение Ахматовой, о котором идет речь, написано в мае 1915 года в Петербурге, а церковь, не названная по имени, возможно, все тот же Исакий:
Стал у церкви темной и высокой
На гранит блестящих ступеней
И молил о наступленье срока
Встречи с первой радостью своей.
А над смуглым золотом престола
Разгорался Божий сад лучей:
“Здесь она, здесь свет веселый
Серых звезд — ее очей”.
(“Долго шел через поля и села...”, 1915. 1, 109)
Такой же образ встречается и в стихотворении Бунина “Святитель”, написанном в том же 1915 году:
А на доске, тяжелой, черной,
Был смуглый, золотой оклад...
(1, 380)
“Оглядку” на Ахматову можно усмотреть и в стихотворении Бунина “В цирке”. Когда он его писал, ему уже могло быть известно стихотворение Ахматовой из ее первого сборника “Вечер”: