Пауза в аудитории затянулась до неприличия долго. В воздухе запахло скандалом.
— Может, у кого из студентов возникли вопросы к нашему гостю? — в голосе директора послышалась несвойственная ему просительная нота. — Не стесняйтесь, задавайте...
Зал не откликнулся.
— Почему молчат наши дипломники? — глаза Вениамина Захаровича твердо уставились в нашу стоячую шеренгу. — Вы наша гордость! Знатоки литературы!
Это был уже прямой призыв к действию. Команда выручать. А-а, была не была! У меня никогда не наблюдалось привычки высовываться из рядов или бежать впереди паровоза, но тут уж больно сгустилась атмосфера в зале. До неприличия. И он вырвался у меня, этот простенький, модненький по тем временам вопрос:
— Скажите, Александр Исаевич, а почему главный герой вашей повести “Один день Ивана Денисовича” по профессии крестьянин? (Я до сих пор — честное слово! — краснею, вспоминая собственные слова.) Ведь известно, что в тридцатые годы главный удар пришелся по советской интеллигенции. Казалось бы, вам, как интеллигенту, и писать об этом.
Я еще не успел внутренне похвалить себя за гладко сформулированный вопрос, как последовал тут же ответ Солженицына.
— Интеллигенция о себе всегда напишет. Что-что, а писать она мастерица. Хлебом не корми — дай похвалить себя прилюдно.
В его голосе слышалась застарелая неприязнь к тому, о чем он говорил.
— Интеллигенция... — повторил он с иронией. — В условиях лагерей, когда человек испытывается на излом, в условиях камеры, барака, нар я, интеллигент, оказываюсь на несколько порядков ниже по всем человеческим показателям, чем вот такой Иван Денисович!
Солженицын говорил быстро, резко, горячо. Казалось, в нем лопнула какая-то внутренняя преграда, и целый поток мыслей хлынул в аудиторию. Все вздохнули с облегчением. Директор вытер ладонью остывающую лысину.
— В чем же тут причина, — продолжал писатель, — что так называемый (а это тоже выдумка интеллигентов) “простой человек” в нечеловеческих условиях становится вдруг человеком с большой буквы, тем самым человеком, о котором в Евангелии сказано, что он создан по образу и подобию Божию?
Нет у него, казалось бы, ни большого образования, ни воспитания, ни интеллигентского багажа, а вот поди ж ты. Бьет час испытаний, и я, интеллигент, интеллектуал, признаю его величие и, как следствие, собственную моральную немочь. Что же у него есть, чего нет у меня?
Терпение. То русское, коротаевское терпение, замешанное на религии, что мы, к сожалению, растеряли. И не только в последние годы.
Он сделал паузу и несколько добрее оглядел зал.
— Так о ком же при этом моральном раскладе прикажете мне писать? О себе самом? Или об Иване Денисовиче? Вы правильно решили!
Он выдергивал своими ответами утоптанную, книжную почву из-под нас. Он ставил с ног на голову уже ставшие привычными аксиомы начала шестидесятых о первичной роли интеллигенции в общественной жизни России, в которых народу в лучшем случае отводилась роль безликой массы, а в худшем народ этот виделся в ореоле свирепой стихии русского бунта, “кровавого и беспощадного”, сметающего все на своем пути, все государственные построения добродетельных интеллигентов. Каких бы мастей они ни были.
Напряженная атмосфера в зале незаметно растворилась. Встреча со знаменитостью перерастала во взаимную беседу, интересную и той и другой стороне. Зал, что называется, задышал. Вопросы писателю сыпались со всех сторон. Большинство из них были наивными, ученическими, с большим налетом “литературности”. Но Солженицын, к его чести, не шел на поверхностный тон беседы. Любой, казалось бы, самый ученический вопрос он осматривал со всех сторон и всегда находил неожиданную и очень интересную трактовку ответа. Он как бы окунал его в жесткие жизненные ситуации, и от этого вопрос приобретал несвойственное ему ранее звучание.
* * *
...Вот, наконец, получены дипломы, отзвучали тосты на банкете, перецелованы в который раз любимые педагоги, курс распределился по театрам. Большинство осело в московских. Нас четверых: Люсю Скудатину (впоследствии Кудрявцеву), Любу Земляникину (впоследствии Стриженову), Толю Семенова (без последствий) и меня (тоже) приняли во МХАТ. Вот и все.