Мой отец, Митрофан Васильевич, рассказал о другом случае. Он ловил рыбу под соседней Зосимовкой. Местная жительница поинтересовалась уловом и посоветовала ему: “Не здесь нужно ловить, а вон у тех кладок”. Показала ободранную ступню. Она стирала вечером белье, потом села на клади, свесила ноги в воду, и сом напал на нее — принял, видимо, за добычу.
Я был очевидцем и участником следующего происшествия. Пришел порыбачить к вечеру на Крутой яме, близ устья ерика. Речка там делает изгиб, берег обрывается — с него мы прыгали вниз головой в бездонную воду. Глубина была большая — никто из нас, ребят, не доставал дна, да и боялись почему-то погружаться в темно-зеленую бездну. Под берегом в воде чернели подмывы.
Наживил пескаря и забросил удочку. Солнце еще жарило, живец погружал временами и таскал поплавок, а иногда его закручивало в водоворот. И вот поплавок потонул в очередной раз и не выныривает. Подсек. Леска натянулась. Дернул сильнее, — как за корневище какое-то зацепился. Леска была толстая, 0,4 миллиметра, и крючок стальной, кованый. Взялся за леску, дергаю. И вдруг чувствую какое-то движение. Подумал, что крючок зацепился за берег, и кусок его теперь обвалился. Но “кусок” медленно и неуклонно отваливал от берега. Удочку стало сгибать. Нечто в глубине шло к середине ямы. Удочку согнуло дугой, а я оказался на самом краю обрыва. Испугался. Кругом — ни души. Что делать? Надо было бросить удочку в воду и бежать за острогой. Но не догадался это сделать. Потащил изо всех сил. Леска взвизгнула, и я упал. Крючок был сломан...
Отец мой после этого несколько ночей сидел на яме с мощной удочкой — толстой леской, кованым крючком, наживленным на жареного воробья. Но нечто так и не взяло. В те дни какая-то рыбина порвала у местного рыбака сеть. А я с тех пор не купался на Крутой яме и другим ребятам не советовал.
Вместе с отцом мы, бывало, налавливали за ночь на удочки полные ночевки сомов. Есть их, правда, не ели (пасечники тоже почти не едят мед) — раздавали родственникам и друзьям.
В Тихую Сосну с Дона весной, а то и после летних ливневых дождей по большой воде заходили стаи чехони, рыбца. Налавливали, случалось, за час-другой по ведру этой рыбы на хлеб или тесто. За Панским мостом, там, где раньше была купальня помещиков Станкевичей (до сих пор торчат в воде так называемые пали из дуба), возле криницы, было любимое место рыбной ловли моего отца. Там, за зеленой полосой водорослей — кувшинок, стрелолиста — водился благородный судак. А каких мы ловили язей, линей, щук! И какие вербы росли над некоторыми рыбными местами! Я с друзьями нырял с них в реку и не доставал дна.
И все это — “были, ловили, не доставал” — теперь почти в былом. Такая большая, полноводная, рыбная, чистая была в детстве моя река... И такой теперь стала маленькой, беззащитной!
Гибельное наступление на Тихую Сосну началось в конце 60-х годов в связи с мелиорацией прибрежных болот. Проводили их осушение с целью превратить целину в новые пашни (мало тогда земель зарастало бурьяном! — не успевали обрабатывать. Нужно было плодить сорняки и дальше). Прорыли канавы по зимнику, от болота к реке, чтобы вода быстрее сходила. Стали углублять броды. Но, слава Богу, — не до роковой черты и не на Прорве — иначе река стекла бы в Дон и стала ручейком или пустошью. Осушенная земля так и не используется до сих пор, а сколько копалось в ней техники и было возни вокруг да около! Писатель Г. Н. Троепольский, автор книги о Тихой Сосне “В камышах”, одним из первых бился тогда за то, чтобы спасти малые реки от мелиорации, выступал против осушения пойменных болот, — имелся уже горький опыт исчезновения в Воронежской области Черной Калитвы, Ольшанки, Острогощи, родников.
Следом пришла другая напасть. Река стала питать заводы, животноводческие комплексы, воздвигнутые на ее берегах по зову очередной пятилетки. А эти предприятия в благодарность “плевали” “условно чистыми водами” и прочими отходами в природный колодец. Так делали сахарный, консервный заводы, эфирный комбинат. Первым и в грандиозном масштабе отравил реку Алексеевский сахарный завод — в отместку за то, что брал из нее воду на промывку сладких корней.
В один из недобрых осенних дней стар и млад, мужчины и женщины повалили с сетками, подсаками, палками на реку. А там творилось невообразимое. Поднялись на поверхность воды стаи лещей, плотвы, окуней. Из воды торчали их головы. Рыбы хватали воздух слипающимися от сладкого жома жабрами, задыхались. Слышно было, как они чмокали ртами, хлюпали, булькали, плескались, всхлипывали. Рыбой кишели прибрежные водоросли, камыши. Под нее подводили подхватки, кидали в нее остроги с привязанными шнурами. Как торпеды шли в берега щуки, показывали черные головешки сомы. Прямо на берег лезли громадные раки и что-то шептали, шептали, не в силах пожаловаться человеческим языком на свою горькую и жалкую участь.