Хотя Бунин нигде не указывает, что адресатом этого стихотворения является Анна Ахматова, сама она узнала себя в этом зеркале. Вот как передает эпизод, связанный с этим стихотворением, Л. К. Чуковская в “Записках об Анне Ахматовой”:
“26 июня 1940
Затем она (Ахматова. — М. К. ) заговорила об эмигрантах — о том, с каким негодованием встречены были ими стихи “Не с теми я, кто бросил землю”. Heдавно ей показали строки Бунина, явно написанные про нее, хотя ее имя там не упомянуто. Она прочитала мне эти стихи наизусть. Стихи вялые, бледные. Ее внешний образ составлен из альтмановского портрета и из “Почти доходит до бровей // Моя незавитая челка”.
Мне было стыдно подтвердить на ее спрос: да, это про вас. Стыдно за Бунина”12.
Стихотворение поражает своей резкостью. Конечно, оно рассчитано на то, чтобы адресат был узнан. Но к политике “Поэтесса” отношения не имеет, стихотворение было написано в 1916 году, хотя впервые опубликовано только в 1920-м. Что-то должно было сильно рассердить Бунина, чтобы появились эти злые строки. Возможно, он увидел в Ахматовой уклон в модернизм, который был ему ненавистен. Для снижения образа героини Бунин использует такой прием: он опускает Ахматову до уровня какого-то малоизвестного поэта Пучкова. Ведь одно дело произнести: “Кузмин, прочтите новый триолет” и совсем другое — какой-то Пучков. Кстати: такой поэт действительно существовал. Николай Гумилев в рецензии на его книгу стихов “Последняя четверть луны” (II. 1915.) назвал его “отличным образчиком непоэта”13.
Конечно, у Анны Ахматовой были основания не любить Бунина. Однако... этим словом далеко не исчерпывается вся гамма ее отношений. Ведь далеко не случаен тот факт, что Анна Андреевна знала ту же “Поэтессу” наизусть (как и другую эпиграмму, о которой мы уже упоминали).
Вот еще суждения Ахматовой о Бунине, записанные той же Чуковской:
“30 декабря 1941
Заговорили о Бунине. Она не любит его стихов, чему я рада, так как не люблю их тоже.
“Вялые стихи, обо всем на свете, рассчитанные на академическую благовоспитанную публику. Сокровищ в них не ищите — как у Случевского или у Полонского или у Анненского.
Поэты 90-х годов погибали от безвкусицы эпохи, не в силах были ее побороть, а Бунин был вполне удовлетворен своей эпохой. Когда при нем появился Блок, повеял новый ветер, он надел наушники, напульсники, набрюшники, думая, что так и должен вести себя классик. Очень глупая позиция”14.
Можно ли вполне доверять этим словам? Думаю, что они рассчитаны на собеседницу. Анна Андреевна знает, что Лидия Корнеевна не любит стихов Бунина, и говорит ей то, что Чуковской и хотелось от нее услышать. Не будем упрекать Ахматову за очевидную вздорность подобной оценки творчества Бунина. В ее собственных записях ничего похожего мы не найдем. Но вот что действительно интересно, так это то, насколько не соответствует в данном случае у Анны Ахматовой слово делу. Отказывая Бунину в самоценности его поэзии (“Сокровищ в них не ищите”), сама Ахматова отнюдь не гнушается не только искать в бунинских стихах “сокровища”’, но и вставлять драгоценные находки в свои стихи. Речь может идти о том, что при внешнем отталкивании от Бунина внутренне Ахматова всю жизнь (всю жизнь!) у него училась. Думаю, что в таком утверждении нет ничего уничижительного для памяти Анны Андреевны. Чтобы не быть голословным, приведу примеры переклички их голосов.
8 ноября 1943 года Анна Ахматова пишет “Еще одно лирическое отступление”. Это не что иное, как попытка (одна из многих!) выяснить для самой себя, что же такое ее “Поэма без героя”, над которой она в то время работала.
До середины мне видна
Моя поэма. В ней прохладно,
Как в доме, где душистый мрак
И окна заперты от зноя
И где пока что нет героя,
Но кровлю кровью залил мак...
(1, 219)
Последняя строчка важнейшая — она определяет основную тему поэмы. Но тема, как это нередко бывает у Ахматовой, подана в зашифрованном виде, и кому-то из читателей эта строка может показаться не более чем поэтической красивостью (“кровлю — кровью”). Смысл этой строки проясняется, если мы обратимся к стихотворению Бунина “Иерусалим”. Все это стихотворение может быть прочитано как развернутый комментарий к одной строке Анны Ахматовой. Думаю, что на такое прочтение она и рассчитывала, и в этом состоит смысл введения “чужого слова” в поэму и прилегающие к ней стихи. Бунин избран ею как незримый соавтор вполне сознательно, ибо “Иерусалим” — одно из самых совершенных его созданий:
Это было весной. За восточной стеной
Был горячий и радостный зной .
Зеленела трава. На припеке во рву
Мак кропил огоньками траву.
И сказал проводник: “Господин! Я еврей
И, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
Это все, что осталося нам”.
Я спросил: “На цветы?” И услышал в ответ:
“Господин! Это праотцев след,
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
Красным маком восходит она”.
В полдень был я на кровле . Кругом, подо мной,
Тоже кровлей , — единой, сплошной,
Желто-розовой, точно песок, — возлежал
Древний город и зноем дышал.
Одинокая пальма вставала над ним
На холме опахалом своим,
И мелькали, сверлили стрижи тишину,
И далеко я видел страну.
Морем серых холмов расстилалась она
В дымке сизого мглистого сна,
И я видел гористый Моав, а внизу —
Ленту Мертвой воды, бирюзу.
“От Галгала до Газы, — сказал проводник, —
Край отцов ныне беден и дик.
Иудея в гробах. Бог раскинул по ней
Семя пепельно-серых камней.
Враг разрушил Сион. Город тлел и сгорал —
И пророк Иеремия собрал
Теплый прах, прах золы, в погасавшем огне
И рассеял его по стране:
Да родит край отцов только камень и мак !
Да исчахнет в нем всяческий злак!
Да пребудет он гол, иссушен, нелюдим —
До прихода реченного им!”
(1907. 1, 275—276)
В огромном море бунинских стихов “обо всем на свете” Ахматову интересовали далеко не все, а только те, которыми она могла воспользоваться в своем поэтическом хозяйстве. Зато уж этих стихов она не пропускала, хотя никогда и никому не признавалась в этом. Вот, к примеру, стихотворение Бунина “Купальщица”, написанное в 1906 году. Образ юной купальщицы странно совпадает с образом той Ани Горенко, которую он мог видеть в это время в Лустдорфе:
Смугла, ланиты побледнели,
И потемнел лучистый взгляд.
На молодом холодном теле
Струится шелковый наряд.
Залив опаловою гладью
В дали сияющей разлит.
И легкий ветер смольной прядью
Ее волос чуть шевелит.
И млеет знойно-голубое
Подобье гор — далекий Крым.
И горяча тропа на зное
По виноградникам сухим.
(1, 236)
Это стихотворение, по-видимому, не прошло мимо внимания Анны Ахматовой: в 1916 году в Севастополе ею было написано стихотворение, которое заканчивалось такими строчками:
И я не верить не могла,
Что будет дружен он со мною,
Когда по горным склонам шла
Горячей каменной тропою .
А вот еще примеры творческих заимствований Ахматовой из стихов так “нелюбимого” ею поэта Бунина:
А в старом палисаднике темно,
Свежо и сладко пахнет можжевельник ...
(Бунин. “Апрель”, 1903—1906. 1, 243)
Можжевельника запах сладкий
От горящих лесов летит...
(Ахматова. “Июль 1914”. 1, 97)
И в этом же стихотворении:
Низко, низко небо пустое ...
А у Бунина:
Там нависло небо низко, низко ...