Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И мы сохраним тебя, русская речь ,
Великое русское слово .
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
(23 февраля 1942. 1, 208—209)
Но что такое ахматовское “Мужество”? Не более чем парафраз бунинского стихотворения “Слово”, написанного в годы Первой мировой войны:
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный — речь .
(7.1.1915. 1, 369)
В том, что Анна Ахматова повторила в дни величайших народных испытаний заветную мысль Бунина о необходимости “беречь” (“сохранить”) Слово, разумеется, нет ничего зазорного.
Недаром же в другом стихотворении она сказала: “Но может быть, поэзия сама // Одна великолепная цитата”.
Но вот проходит еще двадцать лет, и в конце своего пути Ахматова пишет свой “памятник” — стихотворение “Родная земля”:
И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
1922
В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.
(1 декабря 1961. 1, 291—292)
Это итоговое стихотворение Ахматовой замешано на многих дрожжах, и о некоторых его источниках мне уже приходилось писать15. И было бы странно, если бы в генетическом спектре этого стихотворения не нашлось места “земляной” поэзии Бунина. Оглядка на Бунина действительно имеется, но не там, где Ахматова, в начале стихотворения, ведет подспудную полемику с эмигрантами16. Бунинский след отыскивается там, где речь идет о самом существенном (“тот ни в чем не замешанный прах”). Когда Ахматова писала эту строку, в ее памяти жили строки из стихотворения Бунина 1916 года:
...............................................
................................................
Земля, земля! Несчетные следы
Я на тебе оставил. Я годами
Блуждал в твоих пустынях и морях.
Я мерил неустанными стопами
Твой всюду дорогой для сердца прах:
Но нет, вовек не утолю я муки —
Любви к тебе!
(“Лиман песком от моря отделен...”,
1916. 1, 398)
У Анны Ахматовой есть одно заветное стихотворение, которое начинается так:
Все души милых на высоких звездах .
Как хорошо, что некого терять
И можно плакать. Царскосельский воздух
Был создан, чтобы песни повторять.
(1, 175)
Вот вопрос: была ли среди этих “милых” душа Бунина? Странный вопрос, ведь в стихотворении речь идет, по-видимому, об ушедших, а Бунин был еще жив, когда оно было написано. И все-таки бунинский след отыскивается и в этих строках. Во-первых, вот начало стихотворения Бунина “Светляк”:
Леса, пески, сухой и теплый воздух ,
Напев сверчков, таинственно простой.
Над головою — небо в бледных звездах ,
Под хвоей — сумрак, мягкий и густой.
(24.VIII, 1912. 1, 355)
Тот же размер, та же рифмовка (“воздух — звездах”)... Случайность? Возможно, но у Бунина есть стихотворение, одно из последних, написанных им в России, из которого Ахматова могла позаимствовать столь важный для нее образ (“Все души милых на высоких звездах”):
Звезда дрожит среди вселенной...
Чьи руки дивные несут
Какой-то влагой драгоценной
Столь переполненный сосуд?
Звездой пылающей, потиром
Земных скорбей, небесных слез
Зачем, о Господи, над миром
Ты бытие мое вознес?
(22.Х.1917. 1, 451)
Здесь очень важно, что Бунин не только возносит Господней рукой свое бытие (читай — душу) на звезду, но и пишет о “небесных слезах” — то есть о своей душе, оплакивающей этот мир. И, может быть, не случайно в стихотворении Ахматовой тоже речь идет о слезах (“И можно плакать”). Земные слезы смешиваются с небесными.
И можно плакать. Царскосельский воздух
Был создан, чтобы песни повторять.
Повторяется песня поэта (Бунина?), и возникает своеобразный диалог плачей, разговор слез, земных и небесных. Образ “небесных слез” из стихотворения Бунина преобразуется в финале ахматовского стихотворения в... дождик, приносящий утешение:
А этот дождик, солнечный и редкий,
Мне утешенье и благая весть.
С годами Бунин становился все беспощаднее и злее в оценках своих литературных современников. Однако Ахматова в его мемуарной прозе осталась за кадром. Упоминая “Бродячую собаку”, Бунин дважды цитирует Ахматову. В записях 1927 года цитата приводится точно (“Все мы бражники здесь, блудницы...”17), а в книге “Воспоминания” Бунин цитирует Ахматову по памяти: “В петербургской “Бродячей собаке”, где Ахматова сказала: “Все мы грешницы тут, все блудницы...”18
Стихотворение о “Бродячей собаке” из книги Ахматовой “Четки”, видимо, произвело большое впечатление на Бунина и даже нашло отклик в его стихах. Оно кончается так:
О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
(19 декабря 1912. 1, 48)
А Бунин стихотворение 1916 года “Молодость” закончил почти по-ахматовски:
И сердце в тайной радости тоскует,
Что жизнь, как степь, пуста и велика.
(1, 404)
Уже упоминавшаяся выше “Поэтесса” тоже написана в 1916 году и тоже вписывается в интерьер “Бродячей собаки”, недаром при ее чтении сразу припоминается знаменитый портрет Ахматовой работы Натана Альтмана. “Собака”, как заведение богемное, конечно, раздражала Бунина. Но все же “Поэтесса” — не столько портрет Анны Ахматовой, сколько обобщенный образ декадентской поэтессы, в котором сведены воедино такие несхожие между собой дамы, как Анна Ахматова и Зинаида Гиппиус. Во всяком случае, словцо “беспола” к Ахматовой ни в каком плане относиться не могло (Бунин не мог не знать, что у Анны Андреевны был уже четырехлетний сын), но было неотъемлемым признаком личности Зинаиды Гиппиус. Например, Саша Черный писал о ней, используя игру с ее псевдонимом Антон Крайний:
И тот, кто был всегда бесполый,
Стал бабой, да еще Ягой.
26 августа 1917 года Бунин записывает свое впечатление от стихов Зинаиды Гиппиус: “Дочитал Гиппиус. Необыкновенно противная душонка, ни одного живого слова, мертво вбиты в тупые вирши разные выдумки. Поэтической натуры в ней ни на йоту”19. Сидя в деревенской глуши осенью 1917 года, Бунин проявляет живой интерес к женской поэзии. Кроме Зинаиды Гиппиус, он читает и Надежду Львову и даже думает “написать о ней рассказ”20. Имени Ахматовой на страницах дневника 17-го года нет. Но это не значит, что не было мыслей о ней.
Тут необходимо сделать небольшое лирическое отступление. В поэзии Бунина, как это ни странно, при его страстном отношении к женщинам, нет любовной лирики, во всяком случае, любовной лирики с указанным адресатом. Поэзия Бунина вообще чуждается имени. Мы не знаем стихов, посвященных Пащенко, Цакни, Муромцевой, то есть тем женщинам, которые столь много значили в его биографии. Даже стихотворение, где изображается вполне узнаваемый персонаж, называется не “Антон Павлович Чехов”, но “Художник”. В этом смысле поэзия Бунина отличается какой-то особенной деликатностью. Чтобы хоть приблизительно понять, о ком мог думать Бунин, когда он писал то или иное стихотворение, надо изучить гнезда повторяющихся образов в его стихах. О действенности этого приема, кстати, говорила и Ахматова применительно и к Пушкину, и к собственной поэтической персоне. “Чтоб добраться до сути, надо изучать гнезда постоянно повторяющихся образов в стихах поэта — в них и таится личность автора и дух его поэзии. Мы, прошедшие суровую школу пушкинизма, знаем, что “облаков гряда” встречается у Пушкина десятки раз” (запись Л. К. Чуковской от 8 августа 1940 года)21.