Спокойное и подробное повествование Жохова о жизни школы от 50-х до 80-х годов, о коллегах и учениках, о семьях учеников — обо всей русской жизни почти за полвека — противостоит по сути тем истерическим речам о вредоносной роли интеллигенции в русской истории, которых мы наслышались за последние годы. У нас есть интеллигенты и есть имитаторы интеллигентности. Вклад настоящей русской интеллигенции в создание и укрепление в ХХ веке великой державы был, пожалуй, поболее, чем у других частей нации.
Мне представляется очень важным, что такие классические русские интеллигенты, как директор школы Жохов, проживший жизнь, по внешним представлениям о б ы к н о в е н н у ю, прекрасно понимают значение своего опыта и могут в своих мемуарах рассказать столь много интересного и очень важного для постижения, каким же был ход истории ХХ века, какие перемены совершались в обществе. В связи с записками Жохова мне припомнилась рецензия в “Новом мире” пятилетней давности. Расхвалив книгу Вайля и Гениса “60-е. Мир советского человека”, рецензент строго предупредил всех и каждого, кто попытается написать “альтернативную” книгу о тех же временах:
“Пишите. Но место уже занято”.
Большое было у либералов-космополитов ликование по случаю занятых ими мест в русской истории. А сегодня можно говорить о новых научных исследованиях русского ХХ века. И очень существенный вклад вносит русская мемуаристика, где ход истории преломлен в человеческих судьбах. Записки М. С. Жохова могут быть поставлены в этот ценнейший книжный ряд. Они интересны еще и как история русского детства, русской педагогики. Наша отечественная школа на том и стояла, что не только учила ребят, но и воспитывала. Жохов описывает подробно, как проводились школьные дежурства, пионерские линейки, походы. Как ездили в гости к чехословацким школьникам и как участвовали в международном обмене фонариками мира. Конечно, дела давно минувших дней, но среди них отыщется немало практически применимого в современной школе.
Книги М. С. Жохова изданы при финансовой поддержке администрации Талдомского района и администрации Дубны, Института физико-технических проблем, Лаборатории ядерных реакций, Центра космической связи, фирм “Дубна” и “ИнПрус”, компании “Контакт”, а также администрации поселка Северный, где автор работал директором в 50-е годы. Этот перечень тоже многое значит.
Ирина СТРЕЛКОВА
Алексей Кожевников • Главный режиссер и его "ангелы-хранители" (Наш современник N6 2002)
Главный режиссер и его “ангелы-хранители”
Марк Захаров. Суперпрофессия. М., Вагриус, 2000
Выходят в свет мемуары... Сегодня этот жанр литературы популярен: пишут многие и о многом, но больше всего — о событиях нашего недавнего так называемого “застойного” прошлого (будь то политическая история, искусство или общественные нравы того времени). Авторами этих сочинений являются, как правило, перекрасившиеся партноменклатурщики и представители “творческой” интеллигенции “демократического” призыва. Эти “писатели” демонстрируют на страницах своих книг полное собственное приспособленчество, воинствующее мещанство, невежество и пошлость (наглядный пример тому — двухтомные воспоминания “советско”-американского режиссера А. Михалкова-Кончаловского, живописующие любовные похождения этого кинодельца едва ли не с большинством отечественных и зарубежных актрис).
К подобного рода литературе можно смело отнести и вышедшую не так давно книгу режиссера придворного ельцинско-лужковского театра “Ленком” Марка Захарова “Суперпрофессия”. Что и говорить, Марк Анатольевич — личность известная. Светоч либеральной общественности, член Президентского совета при Ельцине, выдвиженец на пост президента России (году в 1989-м, на одной из сходок демшизы, имя М. Захарова как “лучшего кандидата в президенты” было прокаркано в мегафон неутомимым борцом за народное несчастье В. Новодворской). Прочие же титулы, звания, побрякушки г-на Захарова ввиду экономии места мы опустим — надеемся, что в памяти народной он останется лишь поджигателем собственного партбилета перед телекамерой. Обратимся к сочинению режиссера. Книга его, хвастливая и пошлая, не представляла бы для нас большого интереса, если бы автор не выбалтывал на ее страницах (теперь можно!) некоторые весьма интересные подробности своей “творческой” биографии.
Вначале о “социальном происхождении” героя повествования. Как следует из книги, Марк Анатольевич происходит из потомственных дворян (даже есть где-то “родовое имение”). Однако о “дворянских” корнях своих Захаров отзывается весьма критически: “К себе, как потомку дворянского рода, отношусь с изрядной долей иронии, сарказма и, не скрою, скепсиса. Полагать себя дворянином права не имею”, поскольку “...взорвались-то родители вместе с великой державой, но печать интеллектуальной деградации меня все равно задела. Конечно, в отношении себя я в какой-то степени ослабил воздействие исторического вырождения, кое в чем преуспел (ну, это несомненно, Марк Анатольевич. — А. К. ), но аристократическую ментальность не сохранил”. В общем, дворянские корни “не шевелят отрадного мечтанья” у г-на Захарова, а посему плавно перейдем к “пятому пункту” — национальному происхождению автора книги (тем паче что хвастать этим в кругах демократической интеллигенции, к коей относит себя г-н Захаров, — нынче модно и безопасно). Автор пишет об этом следующее: “Отец рассказал, что мой дед был женат на еврейке-караимке, стало быть, заключил я, мой отец наполовину еврей, я — на четверть. Но вот моя дочь уже имеет такую долю еврейской крови, которую нацисты официально прощают, а мне прощения нет (вероятно, что г-на Захарова нацисты все же простили бы — как ярого антисоветчика. — А. К. ). Тем не менее Захаров “всегда считал себя русским, хотя отец потом признался, что в роду изначально, с XIII века присутствовала еще и татарская кровь”. По мнению режиссера, “в этом большой недостаток многонационального государства. Мы с этим еще намучаемся в XXI веке”. Судя по этим словам, у Марка Анатольевича вызывает аллергию сама мысль о существовании в будущем каких-либо национальностей (возможно, кроме одной — “богоизбранной”). Неспроста ведь так пеклись об отмене графы “национальность” в новом российском паспорте сотоварищи мемуариста по демократическому “цеху”.
Обратимся к страницам, повествующим о детстве и отрочестве режиссера. “Мое рождение было связано с родовой или предродовой травмой. Не знаю, психического или физического характера”. Столь неудачное начало жизни будущего театрального деятеля было усугублено “тяжелой психической травмой”, полученной oт посещения вместе с няней Мавзолея В. И. Ленина. “Зловещая театральность Мавзолея, подсвеченный желтый труп под стеклянным колпаком потрясли меня и в дальнейшем вызывали периодические приступы ночного бреда. Я просыпался, дрожа от ужаса, с реальным ощущением, что страшное мертвое существо лежит рядом со мной в постели, накрывшись простыней”. Тягостное зрелище — нечего сказать. Бедный ребенок! Родители непременно должны были показать его врачу, те бы поставили точный диагноз, излечили его от кошмарных видений — глядишь и не было бы у будущего режиссера Захарова маниакальной идеи о захоронении тела Ленина, спектакли бы ставил более вразумительные и политикой не занимался... Однако последующие события в жизни маленького Марка имели сугубо негативный характер: репрессированный в 1934-м отец (освобожден лишь в 37-м), голодное детство в военной Москве, несколько месяцев, проведенных в детском доме (где мальчик “испытал такое жуткое одиночество среди довольно враждебного и агрессивного окружения, что этих ощущений... хватило бы на полжизни”), наконец, годы обучения в школе в качестве “зачуханной личности” (“нет смысла подробно рассказывать, как скверно я yчилcя”). Впрочем, любовь к искусству пересилила. В 1951 году Захаров становится студентом актерского факультета ГИТИСа, по окончании которого попадает в Пермский областной драмтеатр, затем опять Москва, попытка заняться режиссурой (ставит в студенческом театре МГУ “антифашистский” спектакль “Дракон”, запрещенный впоследствии цензурой), потом еще ряд событий в жизни нашего героя, в результате которых он в конце 1960-х годов появляется в московс-ком Театре сатиры в качестве режиссера спектакля “Доходное место” по пьесе А. Н. Островского. Кроме деятельности режиссера-постановщика попробовал свои силы в литературе (сочинил тексты писем красноармейца Сухова к фильму “Белое солнце пустыни”: “Любезная моя Катерина Матвеевна” и т. д.). Но страшный призрак Владимира Ильича и здесь не давал покоя режиссеру и являлся ему даже в минуты отдыха и дружеских застолий. Вот так описывает празднование в 1970-м очередной годовщины Октябрьской революции актриса Театра сатиры Т. Егорова в своей книге “Андрей Миронов и я” (М. Захаров именуется там Магистром): “Продолжаем “гулять” у Шармёра (артист А. Ширвиндт. — А. К. )... Магистр запел на тему дня: “Ленин всегда в тебе, в каждом счастливом дне...” Поймали такси и оказались на Красной площади. Стоял ноябрь, а мело как в феврале... Мы направились к мавзолею Ленина, размахивая метлой с наконечником из красного пластмассового петушка... Стоя у мавзолея, магистр запел: “В городском саду играет духовой оркестр. В мавзолее, где лежит он, нет свободных мест. Ля, ля, ля, ля...”. Часовые стояли, не моргнув глазом. Метла с петушком переходила из рук в руки, кто-то начинал ею мести заснеженные булыжники Красной площади, другой, подняв петушка над головой, прямо перед входом в склеп, кричал: “Ку-ка-ре-ку!..” Ну не клиника ли это, читатель?