Начало 1970-х для Захарова оказалось неудачным: по указанию министра культуры СССР, члена Политбюро ЦК КПСС Е. А. Фурцевой спектакль режиссера “Доходное место” был снят с текущего репертуара Театра сатиры. Взявшая на себя ответственность за выпуск “Доходного места” Екатерина Алексеевна “неожиданным налетом посетила спектакль и уже к антракту засекла чудовищную идеологическую порочность произведения” (разумеется, речь здесь идет не о самой пьесе А. Н. Островского, а о ее “интерпретации” М. Захаровым). Та же участь постигла и другой спектакль режиссера — “Банкет”, по “абсурдистской” комедии А. Арканова и Г. Горина. В жизни Марка Анатольевича настали нелегкие времена. “В отношении меня были даны соответствующие указания в СМИ и наложен категорический запрет на какие-либо контакты с зарубежной прессой”, — вспоминает Захаров. Вот к каким тяжелым последствиям приводят постановки классики и произведений современных авторов в театрах тоталитарного государства — ужас! От горькой судьбы диссидента спас Марка Анатольевича режиссер А. А. Гончаров, пригласивший его в Театр имени Вл. Маяковского. Перед Захаровым, режиссерская профессия и судьба которого, по его же словам, “повисла на волоске”, встал нелегкий выбор: что ставить? Не рискуя больше экспериментировать с русской классикой и “абсурдистскими” комедиями литераторов, режиссер взялся за постановку революционного и идеологически безупречного романа А. А. Фадеева “Разгром”. С этого момента в творческой биографии М. А. Захарова начинается самое интересное...
“Собственная сценическая версия” “Разгрома” в постановке Захарова, по его словам, вначале “восторженно принятая”, вновь получила нарекания со стороны горкома. И пошла бы под откос режиссерская судьба Марка Анатольевича, если бы о решении МГК КПСС закрыть спектакль не узнала вдова Фадеева, известная актриса МХАТа А. О. Степанова. Она позвонила по “вертушке”, и... с кремлевских высот на помощь Захарову спустился его первый “ангел-хранитель” — главный идеолог партии, всесильный член Политбюро ЦК КПСС М. А. Суслов. Михаил Андреевич приехал в театр (“в галошах”, — как ехидно подчеркивает Захаров) и стал смотреть творение режиссера (читая воспоминания Захарова, порой удивляешься: сколь пристальное внимание уделяли скромной персоне режиссера-“диссидента” высшие руководители партии — будто бы более важных проблем в государстве не было). “По окончании спектакля Суслов поднялся в отведенной ему ложе и зааплодировал. На следующее утро в “Правде” появилась статья о большом идейно-политическом успехе театра и зрелой режиссуре” Захарова, — как говорится, “спасибо партии за это” и лично Михаилу Андреевичу. А неблагодарный режиссер еще обижается на коммунистов и сжигает партбилет — нехорошо!.. Кстати, о партбилете: после столь успешной презентации своего спектакля и многочисленных поездок с его демонстрацией зарубежному зрителю Захарову было предложено вступить в КПСС.
И хотя, как вспоминает режиссер, в партию его “никогда не тянуло”, Захаров не испытал в этом случае моральных мук, поскольку ему казалось “вполне нормальным, что такие люди, как Юрий Любимов или Булат Окуджава, состояли в партии”. Вступление в ряды “руководящей и направляющей” открыло для Захарова путь к должности главного режиссера Театра имени Ленинского комсомола. Помог Марку Анатольевичу и новый “ангел-хранитель”, и опять-таки из Политбюро (какое трогательное отношение со стороны высшего партруководства к судьбе режиссера!). Вот что пишет об этом сам М. Захаров, цитируем: “...Своим назначением в главные режиссеры Театра имени Ленинского комсомола я обязан был прежде всего В. В. Гришину, члену Политбюро, Первому секретарю МГК КПСС, который... долго беседовал с незабываемой мною Е. А. Фурцевой... Фурцева долго и обстоятельно объясняла Гришину, какую роковую ошибку может совершить московская партийная организация, настояв на столь необдуманном назначении... подробно описала... мой идейно-порочный, отдающий антисоветчиной внутренний облик... Но, на мое счастье, Гришин не внял добрым советам министерши и единолично назначил меня главным режиссером. Спрашивается: какие чувства я испытываю теперь к В. B. Гришину? Прямо и попросту ответить не могу, нужен психоаналитик...” “Психоаналитик” здесь не нужен, обратимся к фактам. Виктор Васильевич Гришин возглавлял московскую парторганизацию с 1967 года, был хорошим “градоначальником”, хозяйственником, пользовался большим авторитетом у партийного актива столицы, но “в идеологию строго не лез” и, как показали более поздние события, вел не вполне дальновидную политику в отношении “творческой интеллигенции” либеральной ориентации (См.: С е м а н о в С. Юрий Владимирович. Зарисовки из тени. М., 1995, с. 72).
Наглядный пример тому — отношение В. В. Гришина к руководителю известного своей “оппозиционностью” властям Театра на Таганке, режиссеру Ю. П. Любимову. Юрий Петрович звонил с разными просьбами в МГК “почти ежедневно”. Главный его аргумент был таков: “Вы должны (!) мне помогать хотя бы как единственному русскому режиссеру”. (Цит. по: И з ю м о в Ю. П. Каким он был. — в кн.: Г р и ш и н В. В. От Хрущева до Горбачева. М., 1996, с. 329). И Виктор Васильевич помогал, по доброте душевной, не подозревая, что через несколько лет “русский режиссер” эмигрирует на Запад и в одном из своих интервью будет пенять на “низкий культурный уровень советского руководства”. Впрочем, быть может, Гришин и не играл “главной роли” в поддержке Любимова и Захарова. Ведь были и другие “инстанции”, помимо МГК, тайные и более могущественные. Например, андроповский КГБ, о котором речь пойдет ниже...
Итак, в 1973 году М. Захаров волею судеб и некоторых членов Политбюро становится главным режиссером Театра Ленинского комсомола. Сформировав новую труппу, Марк Анатольевич приступил к обновлению репертуара театра, стремясь придать ему более “авангардный” стиль. Спектакли по произведениям Б. Васильева и К. Симонова сменили рок-оперы отечественного производства. Так, например, рок-опера “Тиль” (по Ш. де Костеру) отличалась оригинальной трактовкой классического произведения бельгийской литературы. Но, на беду, зашла как-то на спектакль родственница одного крупного партийного руководителя с ребенком. Посидела, посмотрела и — о, ужас — услышала со сцены ругательство (то была особенность “зрелой режиссуры” Захарова, использовавшего в спектакле “невинную долю фламандского юмора”, однако дама этого не поняла)... Через два дня режиссера вызвали в Минкульт и прямо предупредили: “Решение о твоем увольнении принято на самом верху”... Однако и на этот раз для Захарова все обошлось благополучно: его никто не уволил. Сам режиссер склонен это объяснять так: “Может быть, кто-то вдруг почему-то раздумал или где-то под ковром на Старой площади случилось такое, какое никому, кроме бывших там, под ковром, неизвестно...”. Наверно, опять какой-то “ангел-хранитель” помог... Дальнейшее “предперестроечное” десятилетие складывалось для Захарова как нельзя лучше: он ставил новые спектакли модернистского характера, едва ли не каждый год на экраны выходили его телепостановки.