Видимо, те наши городищенские окрестности и примыкающий к ним лес надолго запали в душу писателя. Я могу судить об этом по упоминанию их в письмах Евгения Ивановича, которые периодически приходили из Курска. “А мы часто вспоминаем всей семьей ту твою грушу в овраге... В этом году так ничего и не заготовили впрок — ни грибов, ни груш”, — писал он спустя год после нашей поездки в Городищенский лес. А вот из письма, полученного от Евгения Ивановича еще через два года: “Частенько наезжал в твои родные места, облазил все тамошние поля и проселки, овражки и деревеньки. Какая величавая была нынче осень! Сколько яблок и груш по лесам! И какие стояли нынче сами леса! И какие травы! Нет, все-таки прекрасны наши среднерусские места. Были и на твоем Городище и всякий раз вспоминали тебя”.
И вновь обращается писатель к нашим бесединским местам в письме, которое я получил в июне 1980 года. На этот раз и повод был конкретный. “Недавно были у меня московские телевизионщики, они готовят передачу в рубрику “Родом из детства”, — сообщал он. — Я возил их в Беседино на твой земляной курган. Они поснимали с него планы, твою Карасевку, стада, речку Рать. Так что последи за программой, и в результате ты, возможно, будешь вознагражден тем, что увидишь (в цвете) свои родные места. А это было действительно красиво: начало мая, цвели по лесам груши, в том числе одна дикарка у подножия кургана, и буквально все вокруг желтело, золотилось от одуванчиков”.
Конечно же, я не пропустил ту телевизионную передачу и с понятным волнением всматривался и в телевизионные картинки наших карасевских окрестностей, и в экранный облик самого Евгения Ивановича, жадно вслушивался в неторопливую его речь...
А та наша давняя поездка на Городищенскую гору не изгладилась из памяти и поныне, как навсегда будет памятен и тот древний курган, с вершины которого автору “Шлемоносцев” увиделись финальные сцены его замечательной повести.
Владимир Бондаренко • Живой (к 80-летию Бориса Можаева) (Наш современник N6 2003)
К 80-летию со дня рождения Бориса Можаева
Владимир БОНДАРЕНКО
Живой
Более живого и подвижного писателя, чем Борис Андреевич Можаев, я, наверное, и не встречал. Даже на фотографиях в моем архиве он то обнимается с Личутиным, то машет рукой Феликсу Кузнецову, то борется с Викуловым. Он и болеть упорно не желал. Умирать тем более. Аршак Тер-Маркарьян, поэт, сотрудник “Литературной России”, вспоминает, как за несколько дней до смерти “...раздался звонок. И без представления, твердо надеясь, что его голос будет узнан, произнес: “Аршак, пожалуйста, помоги. Мне срочно нужен номер телефона Владимира Бондаренко. У него юбилей. Сам-то я не могу сыскать. Хочу поздравить. Всё ещё болею, брат...” И дозвонился, и поздравил. И говорил о нуждах литературы — ни слова о себе и своих болячках, уже уносящих его на тот свет. Зачем ему в его тяжелом положении нужны были эти звонки и поздравления мне? Да и только ли мне? Он звонил и общался в те дни со многими. Это и была его жизнь. Жизнь живого человека. Почитайте его очерковую прозу. Подивитесь, сколько острейших проблем он поднимал. Сколько километров отмахал по сельским дорогам. Живость его характера, думаю, мешала ему самому как писателю.
Я сейчас, к можаевскому юбилею, перечитал четырехтомник, кроме того, перечитал книги публицистики... Социальный писатель, конечно же, подавил в нем всё остальное. Тогда, при его жизни, это казалось крайне остро и крайне нужно. Собственно, и знаменитость свою, и популярность Борис Андреевич приобрел как острейший социальный писатель. И пьесу взялся ставить Юрий Любимов на Таганке по повести “Живой” не по причине высокой художественности прозы, а прежде всего за её неприкрытую социальность... Но прошли годы, и оказалось, что в своих спорах о коллективизации, о проблемах сельского хозяйства, о фермерстве, о неперспективных деревнях Борис Можаев всегда оставался в своем времени. По сути он до предела был именно советским писателем, как бы ни критиковали его порой в партийных газетах. Он и в острейших деревенских очерках своих прежде всего хотел улучшить отношения крестьянина и власти: “Мне скажут: это, мол, не литература, а экономика. Извините! Отношение земли и человека — вопрос прежде всего социально-нравственный, а потом уж экономический... Автору хотелось показать, что жизнь не топчется на месте, а упорно продвигается вперед. Все наши сегодняшние достижения в деревне значительно выигрывают от сопоставления с недалеким прошлым, когда некоторые колхозы, как говорится, “лежали на брюхе”...”