То ль дело Киев! Что за край!
Валятся сами в рот галушки,
Вином хоть пару поддавай,
А молодицы-молодушки!
Прежде чем вскочить на веник и лететь на шабаш, пушкинская ведьма использует зелье, как и Маргарита.
Там с полки скляночку взяла
И, сев на веник перед печкой,
Разделась донага; потом,
Из склянки три раза хлебнула,
И вдруг на венике верхом
Взвилась в трубу и улизнула.
Остатки из склянки потихоньку выпил Гусар. Как булгаковские Наташа и “нижний жилец” Николай Иванович, Гусар становится жертвой остатков зелья.
Кой черт! подумал я: теперь
И мы попробуем! и духом
Всю склянку выпил; верь не верь —
Но кверху вдруг взвился я пухом.
Незадачливый Гусар попадает на бесовское игрище, картина которого тоже есть в стихотворении.
Жалкие маленькие бесенята, чертовы детишки, похоже изображаются Булгаковым и Пушкиным (“Сказка о попе и работнике его Балде”).
Вот, море кругом обежавши,
Высунув язык, мордку поднявши,
Прибежал бесенок задыхаясь,
Весь мокрешенек, лапкой утираясь...
Вынырнул подосланный бесенок,
Замяукал он, как голодный котенок...
Сравним у М. А. Булгакова:
“Буфетчик перекрестился. В то же мгновение берет мяукнул, превратился в черного котенка и, вскочив обратно на голову Андрею Фокичу, всеми когтями впился в его лысину. Испустив крик отчаяния, буфетчик кинулся бежать вниз, а котенок свалился с головы и брызнул вверх по лестнице”.
“На том месте, где лежали этикетки, сидел черный котенок-сирота с несчастливой мордочкой и мяукал над блюдечком с молоком.
— Это что же такое, позвольте?! Это уже... — он почувствовал, как у него похолодел затылок”.
М. А. Булгаков любил называть себя “мистическим” писателем.
Мистика в его произведениях соседствует с юмором, подается иронически. В этом он близок к Пушкину. У Пушкина к тому же вся эта “мистика”, как правило, описывается иронично, сродни “мистике” гоголевской, щедринской, булгаковской, сродни лучшим традициям последующей русской литературы. Таков прежде всего “Гробовщик”. Таков был, по замыслу, устный рассказ Пушкина, записанный В. П. Титовым и опубликованный им под названием “Уединенный домик на Васильевском”.
Действительно, иронично трактованная тема загробного мира в “Гробовщике”, явь, переходящая в сновидение и обратно, могли оказаться близкими М. А. Булгакову.
Как нам кажется, особенное влияние на “Мастера и Маргариту” оказала устная повесть “Уединенный домик на Васильевском”. Здесь ироничный мистицизм и простонародный взгляд на нечистую силу явлены во всем блеске.
Здесь черт максимально приближен к людям. Он ездит на извозчичьей пролетке (с номером 666), любит карточную игру, ссужает деньгами.
Особо отметим, что здесь нечистая сила заметает следы с помощью внезапного пожара (вспомним московские пожары в “Мастере и Маргарите”).
Как известно, А. С. Пушкин предполагал написать повесть “Влюбленный бес” (сохранился план, предположительно 1821—1825 гг.). Спустя несколько лет для рассказа в кругу светских дам он использовал уже готовый сюжет.
* * *
“Б е р т о л ь д
Золота мне не нужно, я ищу одной истины.
М а р т ы н
А мне черт ли в истине, мне нужно золото”.
Так в “Сценах из рыцарских времен” (1835) А. С. Пушкин отделил служение богатству от служения истине. Такое суждение восходит к евангельской проповеди:
“Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне” (Мф., 6, 24).
“Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение. И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие” (Мк., 10, 21—25).
“В Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились потом все роды и виды искусства во всех наших художниках”, — говорил И. А. Гончаров.
Добавим, что зерна основных тем, потом развитых классической русской литературой, тоже кроются в произведениях А. С. Пушкина. К ним отнесем и тему богатства, денег.
Тема денег в русской литературе (а ее вернее назвать темой нестяжательства), пожалуй, как никакая другая, показывает идейное единение отечественной классики на ниве гуманизма и созидания, выявляет ее единую кровеносную систему.
Это одна из тех редких тем, которая сама ведет исследователя по широким проспектам деклараций и дальним закоулкам подсознания русских художников, неизменно выводя к центру, сердцевине отечественной духовности — к творчеству А. С. Пушкина. Одним словом, это одна из тех тем, о которой В. В. Розанов мог бы сказать: “Сам-то я бездарен, да тема моя талантливая”.
Тема еще ждет своего кропотливого исследователя, мы же ограничимся кратким обзором, несколькими штрихами, предваряющими изучение в “Мастере и Маргарите” идейного значения данной темы.
Итак, А. С. Пушкин отделяет служение богатству от служения истине, более того, он отдает золото в ведение черта, тем самым противопоставляя истину и золото, как свет и тьму.
Набрасывая план будущего произведения “Влюбленный бес”, А. С. Пушкин вновь соединяет черта и деньги. Влюбленный бес “хочет погубить молодого человека. Он достает ему деньги, водит его повсюду...”.
“Властью тьмы” называет власть денег Л. Н. Толстой.
В центре повествования “Господ Головлевых” (1875—1880) М. Е. Салтыкова-Щедрина — душа, пораженная болезнью стяжательства — Иудушка. Страшно пробуждение этой души под живительным действием Евангелия.
Тема денег, богатства была затронута Пушкиным в ряде сочинений (в том числе “Сценах из рыцарских времен”, “Марье Шоннинг” и др.), но с особенной силой тема прозвучала в “Скупом рыцаре” (1830) и “Пиковой даме” (1833). Эти произведения стали “опорными” для развития темы денег последующими поколениями русских художников.
В образе Германна А. С. Пушкин вывел новую личность, волевого потомка небогатых обрусевших немцев.
Двойственен характер Германна, двойственна и сама реальность “Пиковой дамы”. Об этом В. В. Виноградов пишет:
“Определяется психологическая и общественно-бытовая раздвоенность личности героя, мотивированная “скрытностью”: с одной стороны, излишняя бережливость, умеренность и твердость, с другой стороны, честолюбие, сильные страсти и огненное воображение. И все это подчинено жажде “счастья”, то есть “капитала”, который “доставляет покой и независимость”. Таким образом, Германн открыто вступает в ряды “героев накопления”, алчных искателей богатства. Его мечта — “вынудить клад у очарованной фортуны”.
“Мир “сказки” окружает его и придает новую логику, новое направление его поступкам. “Три верных карты” семантически раздваиваются — так же как колеблется между двумя смысловыми сферами само понимание счастья, будущего богатства. В аспекте инженерной, обыденной действительности счастье — это “капитал”, утроенный, усемеренный, как основа покоя и независимости, в аспекте сказки — это фантастическое богатство, “клад”, который необходимо “вынудить у очарованной фортуны”.
Известно, что “Скупой рыцарь” написан отчасти под впечатлением “Венецианского купца” Шекспира, где А. С. Пушкин особенно выделял образ еврея-ростовщика Шейлока. Шейлок с готовностью идет на преступление, движимый местью и алчностью.
В произведении А. С. Пушкина рядом с Бароном появляется другой ростовщик — еврей Соломон, чуть было не толкнувший честного Альбера на отцеубийство, упомянув о яде.
Алчный, низкий, опасный искуситель, повсюду раскидывающий сети — таков этот герой.