Есть нечто достойное внимания и в образе Л. Улицкой, которую усиленно раскручивают все ее русскоязычные сотоварищи. Биолог по образованию, 1943 г. р., она перебралась из Москвы в далекое Кемерово и трудилась там “зав. лит. частью еврейского музыкального театра (1979—1982)”. Именно здесь у нее и открылся писательский дар, первую свою книгу она издала в 1983 году в Москве, вернувшись сюда. И еще: о Виктории Токаревой рассказано очень много, от окончания ею “музыкального училища по классу фортепьяно” до получения ордена “Знак почета”. Нет лишь того, что в юности ее звали Кира Шехтер.
В заключение наших горестных замет попытаемся несколько развеселить читателя. “Автор” (или его литературные негры) много уделил места семейной жизни своих героев. Правда, освещена тут только одна профессия — литературная. Все прочие оставлены без внимания — актеры и комбайнеры, дилеры и киллеры, олигархи и ересиархи. Всё тут получалось почти как в старой сказке Андерсена: в Справочнике все персонажи литераторы, и сам Чупринин тоже литератор. Ну, тоже красиво...
Иногда семейные узы очерчены очень кратко. Например: поэт А. А. Воз-несенский (1933); следует перечень изданий и наград, затем в заключение — “муж писательницы З. Б. Богуславской”. В другом месте: З. Б. Богуславская (1924), список трудов и должностей, в конце, естественно, “жена поэта А. А. Вознесенского”. Впрочем, в этой литературной паре ее женская половина не может не привлечь внимания. Присмотримся: член КПСС с 1952 года (при тиране Сталине писала заявление о приеме), “была ответственным секретарем Комитета по Ленинским и Государственным премиям при Совете министров СССР”. Влиятельный пост, только проверенным партийным товарищам могли доверить таковые. Как же сложилась ее судьба после антикоммунистического переворота? Читаем: “Координатор жюри независимой премии “Триумф”. Можно поздравить Бориса Абрамовича Березовского с удачным подбором кадров.
Это, повторим, краткая семейная хроника. Есть куда более развернутые. Рекорд, по-видимому, держит в этом ряду С. Липкин и его многоветвистое литературное древо. Обширная справка о Липкине заканчивается так: “Муж поэтессы И. Л. Лиснянской”. Смотрим данные о поэтессе, читаем: “Жена писателя С. И. Липкина, мать писательницы Е. Макаровой”. Это литературное имя нам оказалось незнакомым, но “автор” наш интерес вполне удовлетворил: “Дочь поэтов И. Л. Лиснянской и Г. Корина (Коренберга). Эмигрировала в Израиль (1990)”. О детях русскоязычной писательницы ничего пока не сообщено, только то, что она является “членом Русского ПЕН-центра и Союза писателей Израиля”. Об отце русско-израильской писательницы тоже есть обстоятельный рассказ: “Корин (Коренберг) Георгий Александрович (Годель Шабеевич)”, перечислены издания, в конце — “был мужем поэтессы И. Л. Лис-нянской”. О дочери почему-то здесь ничего нет.
Не станем далее углубляться в дела литературно-семейные.
Есть, правда, один случай, когда семья и литература переплелись столь цепко, что не представляется возможным отделить тут одно от другого. Речь пойдет о Нарбиковой Валерии Спартаковне, 1958 г. р., издавалась в Париже, в “Третьей волне”, Амстердаме, Франкфурте, Москве, член СП Москвы и Русского ПЕН-центра. Всё, как у людей, но далее следует вдруг нечто необычайное: “В феврале 1995 вышла из исполкома ПЕН-центра, потому что в ПЕН-центр не был принят ее муж А. Глезер”. О таком писателе нам ничего не было известно. Справочник восполнил пробел: “Глезер Александр Давыдович, 1924 г. р., собирал картины “неформальных художников”, эмигрировал, создал в Париже издательство “Третья волна”, муж писательницы Нарбиковой”. Да, верность супруги делу своего мужа впечатляет. Пенелопа нашего времени.
Два слова о Резнике Илье Рахмиэлевиче, заслуженном деятеле искусств Российской Федерации: “пишет тексты песен для А. Пугачевой” и других эстрадников. На вечере Резника, который не раз показывали по Центральному телевидению, его превозносили “мэр в кепке” и портретист-монархист Глазунов. Но любопытно новаторство куплетиста: он создал издательство “Библиотека Ильи Резника”, где издает самого себя. Например, в 2001 году тут вышло четыре его книги.
Два слова о писательнице, она же — политзвезда столичного телеэкрана Юлия Латынина. Выглядит, как будто только что прилетела с горы Брокен и растрепалась на ночном ветру. Недавно возбудилась по поводу письма нашего “Шильонского узника” Ходорковского. Сравнила его... с Нельсоном Манделой! Придется напомнить, что тот южноафриканский негр просидел в тяжком заключении лет тридцать, отстаивая права своего угнетенного и обкраденного народа.
Ходорковский за права еврейского народа никак не сражался, а вот русский народ — подозревают — обобрал.
Еще один писатель нас заинтересовал — В. Костиков, бывший пресс-секретарь Ельцина, часто мелькал в ту пору на телевидении и в печати. В Справочнике перечислены его сочинения, посты и занятия. Но... об одном обстоятельстве, что публично обсуждалось, ничего нет. Сошлемся на известную книгу А. Коржакова, посвященную описанию Ельцина и его окружения. Там рассказывалось о пристрастии Костикова к гомосексуализму. Когда-то, совсем недавно, этот сюжет был неприличен для публичного обсуждения, но теперь-то на телеэкране тем похваляются. Чего же тут постеснялся наш сугубо “демократический”, с большим стажем, “автор”? Ведь Костиков и его партнеры могут обвинить издание в реакционности, черносотенстве и даже — кто знает? — в антисемитизме.
Последнее сообщение, почерпнутое из Справочника, носит совсем исключительный характер. Излагать это невозможно, доверимся цитате: “Гессен Маша. Родилась в Москве. В 1981 вместе с родителями уехала в США, где получила архитектурное образование... В 1994 вернулась. Член совета директоров клуба геев и лесбиянок “Треугольник”. Состоит в незарегистрированном браке с англичанкой Кейт Гриффин”.
Умри, Чупринин, лучше не напишешь!..
А заключить придется краткой цитатой из классика, слегка ее переиначив: “Боже, как грустна наша “Новая Россия”!
Если бы Юрий Селезнёв был с нами... (К двадцатилетию со дня смерти) (Наш современник N6 2004)
ЕСЛИ БЫ ЮРИЙ СЕЛЕЗНЁВ
БЫЛ С НАМИ…
(К двадцатилетию со дня смерти)
“В нашем поколении (имею в виду родившихся накануне и в годы Великой Отечественной) ему суждено было стать первым во многом. Он был первым среди нас по мощи дарования, по масштабности мировосприятия, по мировоззренческой и нравственной цельности — это виделось, как говорится, невооружённым взглядом. А для меня лично, да, наверное, далеко не только для меня, он был первым братом-другом, самым родным и авторитетным среди других друзей-товарищей” (Николай Кузин) .
“Его убеждения были равны его действию. Его терпение было беспредельно. Присутствие его на любом собрании, участие в разговоре резко повышало уровень общения людей” (Владимир Крупин) .
“Как чист был взгляд его глаз, так чист он был в отношении своих пристрастий. И если он верил в какую-то идею или в какую-то книгу, он имел смелость сказать о своей вере на любом суде” (Игорь Золотусский) .
“Меня с первого нашего знакомства что-то тревожило в Юрии Селезнёве — я подсмотрел в его таких чистых голубых глазах глубоко-глубоко затаённую боль и ощущение трагизма, обречённости. Вот это я и хотел передать, когда писал его портрет” (Александр Шилов) .
“Если труд становится нашей единственной средой, мы надрываемся душевно и физически, а радость земная тает, как в тумане. Наверное, влияние Ф. М. Достоевского на Селезнёва было чрезмерно; он перехватил у него даже образ жизни — ночной” (Виктор Лихоносов) .
“Это именно освоение Достоевского в целом… Но эта способность помыслить Достоевского в целом, как бы разом, подготовленная всем развитием нашей науки о литературе, была в то же время плодом мощного индивидуального усилия Ю. Селезнёва” (Николай Скатов) .
“Великое и редкое достоинство было у него. В любой компании, в любом кругу друзей и знакомых он невольно оказывался в центре внимания, рассказывал интересно, спорил, доказывал… С ним можно было говорить бесконечно и на любые темы, и всё он знал, и всегда всем интересовался. Досуга у него почти не было” (Борис Солдатов) .