Главная задача, стоящая перед нами, — борьба с бедностью. Люди умирают от недоедания. Я постоянно повторяю: прежде чем говорить с людьми о языке, им надо что-то положить на язык. Сытый человек довольный, добрый, он и послушает, он и поймет... А работа, о которой Вы говорили, идет: готов Закон об официальном статусе русского языка. Это не проблема. Вопрос в том, чтобы подготовить общество. Ситуация такова: 99 процентов молдаван говорят по-русски, а из 38 процентов русскоязычных граждан Молдовы 7— 8 процентов знают молдавский язык. Моя глубинная задача заключается в том, чтобы русский язык обрел свой статус, но чтобы и русскоговорящие считали своим долгом знать молдавский. Не повышать статус одного языка за счет другого, а сделать их равными языками межнационального общения.
А. К.: После образования независимой Молдовы в начале 90-х возникла как бы трехчленная формула, в рамках которой сразу же начала нарастать напряженность, приведшая к Приднестровскому конфликту. Это отношения Молдовы, Румынии и левобережных районов, объявивших о создании ПМР. Как будут строиться теперь отношения Кишинева с Бухарестом и Тирасполем?
В. В.: Разрушили Советский Союз и начали искать, к кому прилипнуть. Наша республика всегда была с кем-то. И вдруг на нас навалилось счастье суверенитета. Мы оказались настолько неподготовленными, что начали искать себе новых “сородичей”. А в связи с тем, что с 1918 по 1940-й здесь властвовали румыны, появилась идея-фикс “Румания марэ” (“Великая Румыния”). В прошлом она принесла крупные неприятности. Объединившись с Антонеску, приверженцы этой идеи чуть не потеряли страну. Когда Антонеску вместе с Гитлером напал на СССР. Известно, что румынские войска вместе с гитлеровцами дошли до Сталинграда. Правда, потом румыны сориентировались и уже вместе с советскими войсками дошли до Берлина. Очень “сильная армия”, которая и в одну сторону идет успешно, и в другую сторону не менее успешно...
В 90-е годы идея “Румания марэ” возникла снова. По сути, это колониальная идея. Она не может иметь перспективы. Потому что ни одному народу не захочется быть чьей-то колонией, чьим-то вассалом. Могу с огромным удовлетворением сказать, что унианистское движение в Молдове поддерживают 5—6 процентов населения. Конечно, если жизнь в Молдове будет ухудшаться, а Румыния совершит резкий рывок вперед (правда, не знаю, за счет чего это у них могло бы получиться), процент унианистов может возрасти. Но превалировать они никогда не будут. Убежден — молдавскому народу хватит для этого мудрости.
А. К.: А как будут строиться взаимоотношения с Тирасполем?
В. В.: Тирасполю, как это ни парадоксально, помогли наши национал-унианисты, национал-демократы. Причудливо совпали интересы: отделение Приднестровья от Молдовы является фактором, позволяющим присоединить Бессарабию к Румынии. За эти годы так называемая государственность Приднестровья развилась до такой степени, что его администрация уже не может от нее отказаться. Переговоры идут очень трудно. Они хотят, чтобы мы шли на равных: два равных субъекта, два равных государства, и даже если мы объединимся, то в конфедерацию. Смирнов — человек приезжий, он не понимает, что оба берега Днестра всегда были вместе. А мы, кто родился на этой земле, знаем историю, традиции. Надо помнить о них, думать о том, что ты оставишь будущим поколениям. А что оставим мы? Разорванную республику?
А. К.: Владимир Николаевич, в 92-м году легионеры из Кишинева шли на левый берег Днестра не с оливковой ветвью. Приднестровская Республика, ее структуры помогли защитить жизни тысяч людей. Наш журнал связан с Приднестровьем давними связями. Я знаю, многие там говорят: Воронину мы доверяем. Но Молдова — парламентская республика. Через четыре года к власти могут прийти другие люди. И что будет с нами, если мы откажемся от суверенитета, от армии? Не получим ли мы новый вариант событий 92 года, но уже без возможности защитить себя?
В. В.: То, что произошло в 92-м — преступление. Коммунисты не раз заявляли это. Действия, предпринятые на левом берегу Днестра, спасли Приднестровье и в какой-то мере нашу Республику от объединения с Румынией, которое могло быть провозглашено де-факто в любой момент. Хотя это и противоречило бы Хельсинкскому акту. Но, знаете, как такие дела делаются: провозгласили — а там, поди, возражай. Вооруженный конфликт я осуждал, осуждаю и буду осуждать. Он оторвал нас друг от друга. А ведь мы могли договориться! Споры вокруг Закона о функционировании языков от 31 августа 1989 года можно было разрешить мирно. Кстати, будучи депутатом Верховного Совета Молдавской ССР, я предлагал приостановить на 20 лет действие Закона на левом берегу. За это время выросло бы поколение, которое спокойно, в школе, выучило бы молдавский. Но случилось то, что случилось. Повторю — военные действия я осуждаю. Но любые войны кончаются миром. Надо сесть за стол и договориться о мире.