Это было в ночь на 29 июля 1942 года в районе Ржева. Наши войска шли в наступление. Погода не благоприятствовала — из-за дождя артиллерия и повозки с боеприпасами вязли в грязи. Танкам тоже трудно было преодолевать болота, и тогда дед сел в головной танк и повел его в атаку. Фашисты открыли сильный огонь, пехоте пришлось залечь, и танки продолжали вести огонь с места. Боевая машина, в которой находился Поплавский, вырвалась вперед, но при развороте провалилась гусеницей в глубокую траншею и осела днищем на грунт. Все попытки выбраться были безуспешны. Дед по радио попробовал связаться со своими, его услышали фашисты и стали подбираться к танку небольшими группами. Пришлось открыть крышку люка и забросать врага гранатами. Было ясно, что долго не продержаться. Пробраться к своим не удалось — добровольца, командира танковой роты, настигла вражеская пуля.
В стальной коробке осталось четверо: три члена экипажа и дедушка. В танке был запас гранат, ими и отбивались до наступления темноты. На всякий случай обменялись адресами и договорились, что тот, кто останется жив, напишет родным о погибших. Наступила ночь. Все четверо были легко ранены, но не теряли присутствия духа. Дед приказал наглухо задраить люки и ждать помощи. Около полуночи один из батальонов 673-го стрелкового полка пробрался к танку, пленники услышали знакомый голос комбата. Свобода! На память они сфотографировались.
Первый танец
В сорок третьем году дед приехал к своей семье, эвакуированной на Урал. Добирался десять суток, чтобы побыть два дня. С ним был ординарец, рядовой по имени Иван, по фамилии Богатырь, улыбчивый симпатяга с копной пшеничных волос. Он рассказал о военном совещании, проходившем в самый трудный момент боев под Москвой. Положение было критическим, командиры расходились молча, мрачные и удрученные. И тогда встал Поплавский:
— А где у нас гармонист? Сейчас спляшем!
Гармонист нашелся, мой дед (почти двухметрового роста) широким, истинно славянским жестом развел руки и пошел по кругу. Люди заулыбались: “Если генерал танцует, не так все плохо, выдюжим!”
До этот дед ни разу в жизни не плясал...
Новое назначение
В 1939 году деда по доносу исключили из академии, выгнали из армии и отправили работать директором отстающего свиноводческого совхоза “Культура” в Тульскую область. Моей маме, в то время дошкольнице, сказали: “едем на дачу”, а она не могла понять, какая дача в феврале...
В семидесятые годы в одной из передач радио “Свобода” рассказывали о репрессированных военачальниках и деда назвали “неизвестно как уцелевший Поплавский”.
Так и говори!
На одном из торжественных собраний (дед там не присутствовал), посвященных Дню Победы, выступал генерал Н. Он вдохновенно вещал о боевом пути 1-й Польской армии, как вдруг его прервал из президиума Георгий Константинович Жуков:
— А что, армия воевала без командующего?
— Нет, — побелел от страха Н.
— Кто?!
— Генерал армии Поплавский.
— Так и говори!
Опоздание
Среди документов, принадлежавших деду, встретилась мне однажды маленькая книжечка “Рядом с солдатом”, издательство “Московский рабочий”, 1968 год, автор — Иван Васильев. Из книги выпала открытка: “Уважаемый Станислав Гилярович! Позвольте поздравить Вас с Новым годом и пожелать отличного здоровья и новых успехов. Посылаю Вам свою книжку, в ней есть очерк о Вас (“Три встречи”), и фото. Ваш И. Васильев, журналист, г. Ржев”.
Иван Афанасьевич Васильев... Замечательный публицист, автор знаменитых “Писем из деревни”. Выходит, дед был знаком с этим заступником земли Русской. Захотелось написать ему, я позвонила приятельнице, сотруднику редакции журнала “Наш современник”, многолетним автором и другом которого был И. Васильев, чтобы узнать адрес.
— Иван Афанасьевич умер, — грустно сказала моя приятельница. — Совсем недавно он передал нам рукопись своей повести “Крестьянский сын”. Просто не верится!
Прошло уже много лет, а мне до сих пор больно...
Врач и агроном
Больше всего дед любил вспоминать о том, как освобождал Польшу. Он и мемуары свои хотел озаглавить “За землю предков”, но название не понравилось каким-то чиновникам, и книге пришлось дать более “правильное” имя — “Товарищи в борьбе”.
В боях за Померанию был взят в плен командир 10-го армейского корпуса СС генерал-лейтенант фон Краппе, прославившийся исключительной жестокостью. Действие его приказа — не щадить поляков, ни пленных, ни раненых — дед имел возможность увидеть воочию: пропали 26 польских артиллеристов, отправившихся для организации наблюдения и управления огнем. Вскоре, продвигаясь к новым огневым позициям, солдаты увидели их разбитую автомашину. Невдалеке лежали изуродованные трупы артиллеристов с выколотыми глазами, отрезанными ушами и сломанными конечностями.
И вот Краппе захвачен. Взяли его довольно необычно. Оказывается, он был легко ранен в руку, решил бросить отступающие войска корпуса на произвол судьбы и с несколькими офицерами пробираться к своим. Поблизости находилось его родовое имение, он завернул туда, чтобы переодеться в штатское. А в имении уже обосновалась санитарная рота нашего 10-го пехотного полка. Вся группа фашистов и угодила к ним в руки.
Худощавый, седой, внешне похожий на школьного учителя, Краппе охотно отвечал на вопросы деда. Гиммлера он назвал неучем, а Гитлера — главным виновником всех поражений.
Дед спросил:
— Знаете, что в плен вас взяли санитары? А командовал ими польский врач?
Немец густо побагровел.
Уже уходя, он вдруг остановился у двери:
— Я хорошо знаю сельское хозяйство и могу предложить свои услуги в качестве агронома.
Молодец!
Этот случай произошел с дедом во время боев под Москвой. По ВЧ позвонил генерал К., которому дед непосредственно подчинялся.
— Паплявский! — (дед забавно копировал гнусавый выговор К.). — Взята ли высота?
— Нет, товарищ генерал. Очень сильный огонь, нельзя голову поднять.
В ответ на это К. сказал, что пришлет его расстрелять. Дед посчитал эту фразу неудачной шуткой пожилого генерала, однако через пару часов в блиндаже появился молодцеватый румяный офицер, который, лихо козырнув, доложил, что прибыл для исполнения приказа о расстреле Поплавского. Дед исподлобья, красными глазами не спавшего несколько суток человека внимательно посмотрел на него, а затем медленно, словно нехотя, поднялся во весь свой исполинский рост, размахнулся и, сжав огромный кулак, двинул гостя в челюсть. Несчастный выполз из блиндажа на четвереньках.
Вскоре снова позвонил К.:
— Паплявский! Я тут прислал к тебе офицера... Он прибыл?
— Прибыл, товарищ генерал.
— И что ты сделал?
— Дал в морду, товарищ генерал.
— Малядец! — отреагировал К. и повесил трубку.
Обидно!
Поплавский и мой второй дед (по отцу) И. В. Рожков, один из первых довоенных генералов, дружили и часто вспоминали фронтовые эпизоды.
— Представляешь, Ваня, — говорил Поплавский, — я сейчас работаю над мемуарами, а о том, что приходилось водить людей в атаку семнадцать раз за один день, не могу написать. Обидно.
— Почему?
— Все равно никто не поверит, а свидетелей не осталось.
Иногда не стоит спешить
Дедушка рассказывал о прорыве Померанского вала:
— Предполагалось, что войска будут готовы к семи часам утра. Приказы спешно послали с офицерами связи. Но перегруппироваться к утру не успели, пришлось начало атаки перенести на 14 часов. И получилось удачно. Противник не ожидал этого наступления и наши дневные действия принял за попытку улучшить позиции, сопротивлялся пассивно. Сложилась благоприятная обстановка для нанесения решающего удара и окончательного прорыва Померанского вала.
Атака города Мирославца намечалась на 9 утра, но густой туман затруднял действия артиллерии, а без ее поддержки пехоте этим опорным пунктом не овладеть. Пришлось отложить наступление на 11 часов. В глубине души я надеялся, что немцы еще раз клюнут на необычное время начала атаки. И клюнули!