С Фатеем Яковлевичем Шипуновым познакомились незадолго до этого, будучи в гостях у Зураба и Лены дома. И стали тоже общаться, а потом и дружить с ним. Человек он был очень интересный, посвятивший свою жизнь проблемам экологии в нашей стране, боролся против чудовищного плана переброса вод c севера на юг, к которому сейчас опять вернулись, против уничтожения “неперспективных деревень”, против загрязнения природы промышленными отходами и установок атомных станций рядом с древними городами. Мы тогда и сами поняли, что идет борьба с той средой обитания, в которой жил наш народ не одну сотню лет. Что не случайно уничтожается та культурная среда, в которой родится, живет и трудится человек, все то, что создано им на протяжении веков. Все эти, как пишет В. А. Солоухин,
Сокровища всех времен,
И златоглавые храмы,
И колокольный звон,
Усадьбы, дворцы и парки,
Аллеи в свете зари,
И триумфальные арки,
И белые монастыри,
В уютных мельницах реки
И ветряков крыло,
Старинные библиотеки
И старое серебро.
Можно насытить человека пищей, но, разрушив среду, культурную среду, сделать его нравственным калекой и человеком глубоко равнодушным к своему народу, к своей стране в целом. Эта борьба длится почти век, и вот, как следствие ее, продажа земли, принятая законодательным собранием сейчас, в наши дни, при нищете ограбленного реформами народа. К тому же в паспорте исключили графу “национальность”. Вспомним, что сразу после Октябрьской революции 1917 года убрали графу “вероисповедание”. А вот теперь — национальность. Всё делается последовательно. Нас, русских, как народ исключили из жизни одним росчерком пера, а землю нашу, политую потом и кровью отцов и дедов, продают. Так всегда поступали захватчики, оккупирующие страну. Но мы живы, и жива наша Святая Церковь.
Однажды Фатей Яковлевич пригласил меня в научную экспедицию Академии наук — на машине проехаться вдоль Волги, охватив несколько районов, что и было сделано. Осматривали плотины, насколько сильно подтоплены прибрежные города и как изменилась в связи с этим экология этих мест. К тому же он был блестящим оратором, и на его публичные выступления по вопросам экологии мы всегда рвались. И вот просмотр его фильма.
Потом Лена добавила, что после этого мы должны будем встретиться с Солоухиным и что его сегодня собираются исключить из партии. Много за ним числилось “грехов”, много было написано такого, в том числе и афганские страницы, что не устраивало партийное руководство Союза. Его вызвали “на ковер”, спросили: ваши ли труды?.. Он сказал в ответ: “От своих работ не отказываюсь”. И вот грозят исключением из партии.
После просмотра фильма вышли вместе. Был зимний тихий вечер, шел снежок, но я чувствовал себя плохо, заболевал гриппом, как всегда в это время года, и поэтому собрался идти домой и лечь в постель.
С большим и тяжелым портфелем подошел Владимир Алексеевич. Мы все бросились к нему с вопросами: ну как, выгнали наконец из партии или нет?
“Да нет, — последовал ответ писателя, — оставили в рядах”.
У Леонова
В марте 1994 года Леониду Максимовичу Леонову в числе первых была присуждена Международная премия Фонда Святого Всехвального апостола Андрея Первозванного, президентом которого является А. В. Мельник. Торжества вручения проходили в Николаевском зале Белорусского вокзала. От Леонида Леонова представительствовал Вл. Алексеевич, он и говорил ответное благодарственное слово во время церемонии вручения. Речь его лилась спокойно, с достоинством и с характерным оканьем, и вдруг слышим с удивлением — его не было видно за множеством приглашенных, — как он ровным, спокойным голосом кому-то говорит: “Отойди, не мешай!” Оказалось, что это было сказано Вл. Десятникову, близкому ему человеку, но который стал слишком проявлять активность, подсказывать и поправлять его во время церемониальной речи.
Затем мы за одним столом — Владимир Алексеевич и Вл. Десятников, известный актер, любимый герой нашей юности Олег Стриженов с дамой и я.
Владимир Алексеевич был весел, постоянно произносил тосты, обращаясь к кому-нибудь из нас. Настроение легкое, праздничное. Олег Стриженов сказал мне во время нашего разговора, что хотел стать художником и сейчас любит рисовать, так что в душе так и остался преданным изобразительному искусству человеком. Я с удовольствием рассматривал его великолепное, крупно вылепленное, благородное лицо, и не давала покоя мне мысль, что так по-настоящему и не дали ему развернуться — слишком русский типаж, а это не поощрялось руководством.