Русское предпринимательство как по своей мотивации, так и по характеру отношений, возникающих в его рамках, тоже носит весьма своеобразный характер. “...В русском самосознании объектом народного почитания всегда был не удачливый добытчик денег, а юродивый искатель правды”, — отмечает отец Владислав [8]. В результате стремление к успеху и даже идея самореализации, связанная с предпринимательством, представлялись греховными. Рационализм воспринимался как торжество бессердечия, забвение христианских заповедей любви к ближнему. Деловой успех подлежал замалчиванию, как прегрешение.
Православная традиция запрещает взыскание процента (лихвы) с ближнего и утверждает, что только труд может явиться источником богатства. “Человек в этом мире является собственником лишь в условном смысле этого слова, — писал историк Русской церкви В. Экземплярский, — не владыкою твари, но как бы распорядителем чужого имущества, призванным дать ответ в верности управления порученным ему достоянием... Для христианина является первым долгом в его отношении к своей собственности распоряжаться ею согласно с волей Божией” [9]. Соответственно у русских предпринимателей обнаруживается сильная нематериальная мотивация. Это обычно мотив служения: царю, Отечеству — ранние Строгановы, Демидовы; Богу — бесчисленные жертвователи и строители монастырей и храмов; народу — меценаты и благотворители и т. п. Те, тоже достаточно многочисленные купцы, которые занимались предпринимательством из вполне корыстных соображений, твердо знали, что их богатство нуждается в оправдании. “...Христианская любовь ставит идеалом своим не отобрание чужого, но свободное отдание своего на общую пользу” [9]. Во искупление грехов к концу жизни купцы тратили значительную, а часто и основную часть своего состояния на богоугодные дела. Именно поэтому мы практически не встречаем среди русских сколько-нибудь древних купеческих династий.
В среде русских предпринимателей традиционно доминировали патерналистские, “семейные” отношения с наемным персоналом, во всяком случае с постоянной, приближенной к хозяину его частью. Восходящие еще к Домострою (XVI век), они были повсеместно распространены еще в конце XIX века, что красочно описано И. С. Шмелевым в замечательной книге “Лето Господне”. В несколько искаженной форме такие отношения встречались еще в советское время на крепких предприятиях, возглавляемых талантливыми русскими директорами.
Традиционно семейное хозяйство русских ориентировано на самообеспечение. Человек должен питаться плодами рук своих в буквальном смысле этого слова. Именно поэтому в крестьянских хозяйствах производились все основные продукты питания и многие вещи повседневного использования. Покупалось только то, что не могло быть изготовлено самостоятельно. Жители городов — мещане, рабочие, купцы, основная деятельность которых не была связана с земледелием, все равно стремились иметь свое хозяйство: держали коров и другой домашний скот, имели большие огороды, сады и т. п. Именно в России и только в России появился даже особый вид поселения — городская усадьба. До конца XIX века русские города, включая Москву, больше походили на гигантские села, чем на обычные европейские города.
Это стремление не отделяться от земли, пытаться самому производить, хотя бы частично, продукты питания удивительным образом сохранилось в народе до настоящего времени. Оно вылилось в особое, нигде больше не встречающееся движение садоводов-огородников, зародившееся в советское время и не имевшее тогда под собой никаких экономических корней. Действительно, затраты труда на производство продуктов земледелия на микроскопических садовых участках были настолько велики, что никакого экономического смысла в этой деятельности не было. Тем не менее это движение приняло массовый характер. Впоследствии именно эти садовые участки помогли многим семьям пережить тяжелые 90-е годы. И в настоящее время эта своеобразная система самообеспечения вносит существенный вклад в народное хозяйство страны. Так, в приусадебных хозяйствах крестьян и садоводствах горожан производится более четверти производимого в стране картофеля и более половины всех фруктов. Горожане Санкт-Петербурга производят больше сельскохозяйственной продукции, чем Псковская и Новгородская области вместе взятые.
Хозяйственное поведение человека
Известно, что первопричиной всякой деятельности является стремление к удовлетворению потребностей. При этом под потребностями здесь понимается все, что по собственной субъективной оценке необходимо человеку, вне зависимости от того, какова природа (материальная, информационная или духовная) этой нужды. В соответствии с триединой природой человека, состоящего из тела, души и духа, потребности его также уместно делить на три группы: телесные (биологические), душевные (культурные, информационные) и духовные (личностные). К первой группе относятся потребности в пище, одежде, жилище, медицинском обслуживании и т. п. Вторая включает в себя потребности в образовании, отдыхе, зрелищах, чтении, спорте, т. е. во всех формах общения с другими людьми и группами. К духовным относятся потребности в уважении и самоуважении, проявляющиеся в идентификации и самоидентификации человека относительно других людей и групп. Указанные потребности различают также и по способу удовлетворения. Физиологические и информационные удовлетворяются в основном за счет результатов участия человека в хозяйственной деятельности (заработной платы, предпринимательского дохода и т.п.). Личностные же потребности могут удовлетворяться как за счет результатов хозяйствования, посредством вещных символов успеха (“по одежке встречают...”), так и, главным образом, реализацией себя в процессе хозяйственной и другой общественно значимой деятельности (“... по уму провожают”).
В различных ситуациях разные потребности имеют приоритет в удовлетворении средствами имеющихся ресурсов. В условиях дефицита в первую очередь удовлетворяются так называемые насущные нужды — совокупность физиологических и некоторого объема информационных потребностей, необходимых для самой возможности нормальной жизнедеятельности человека.
С ростом дохода возрастает значимость личностных потребностей. А поскольку последние лишь частично, да и то преимущественно на начальной стадии, удовлетворяются за счет материальных средств, их стимулирующая роль падает. Все более значимым для работника становится самовыражение в процессе производственно-хозяйственной деятельности.
Сложная иерархическая система потребностей каждого человека определяет мотивы его поступков. Только влияя на уровень и условия удовлетворения потребностей работника, мы можем побуждать его к участию в производстве. В соответствии с известной классификацией Дж. Гэлбрейта [10, 11], поведение человека в хозяйственной жизни определяется системой, представляющей комбинацию четырех основных мотивов: страха, стремления к денежному (материальному) вознаграждению, приспособления целей (стремления привести цели организации в соответствие со своими представлениями о них) и отождествления целей (принятия целей организации как своих собственных). Очевидно, что в идеале желательно было бы иметь работников, в максимальной степени побуждаемых к хозяйственной активности последним мотивом. И хотя не существует стимулов, прямо и однозначно вызывающих у персонала отождествление целей организации со своими собственными, установлено, что целый ряд обстоятельств, зависящих от администрации, может способствовать увеличению действенности этого мотива. Среди них:
— высокая общественная значимость целей самой организации;
— отсутствие конкуренции среди работников;
— участие работников в выработке целей организации, т. е. наличие мотива приспособления целей;
— максимальное непосредственное удовлетворение потребностей работников.
Понятно, что каждый из мотивов влияет на поведение персонала не сам по себе, а лишь в совокупности со всеми. Сфера прямого и косвенного принуждения в качестве стимула, актуализирующего страх как мотив хозяйственного поведения, достаточно локальна и ограничена на современных предприятиях. Поэтому главными мотивами, на которых администрация предприятия может строить систему управления персоналом, являются стремление к денежному вознаграждению и отождествление целей, подкрепляемое и усиливаемое мотивом приспособления целей.