Выбрать главу

Обжёгся на денежках “триумфальных” В. П. Астафьев (Царствие ему Небесное). Получил десяточку тысяч грязно-зелёных и не заметил, как запел осанну ельцинской камарилье, потеряв такого друга, как совестливый русский талант Валентин Распутин. Совершив опрометчивый шаг, жаловался потом, что по ночам снится ему иркутский друг и, просыпаясь, он плачет, зная, что не может с ним поговорить.

С мастеров культуры не всегда строго спросишь — богема, понимаешь. Наши культуртрегеры берут деньги у криминала и заодно народ просвещают. “Пипл схавает”, — как любит выражаться политидеолог нынешней России телеакадемик Познер.

Так с кем же вы, мастера культуры?

 

ТЕЛЕВИДЕНиЕ, ТЫ ЧЬЁ?

 

Недавно мне позвонил артист Валентин Гафт. Я люблю этого искреннего, взрывного, эмоционального, по-настоящему остроумного и отзывчивого человека, с которым знаком не один десяток лет. Самобытный и одарённый актёр одним из первых откликнулся на мой призыв почтить память вели­чайшего творца отечественного кинематографа — Ивана Герасимовича Лапи­кова, написав для создаваемого музея волжского самородка проникнутое любовью эссе, где назвал его “Шаляпиным русского театра и кино”. Посылая Валентину журнал “Север” с подборкой о Лапикове, я вложил в конверт несколько своих последних статей и интервью. “Старик, я полностью разделяю твои взгляды на окружающую нас действительность и боль за тяжкую судьбу нынешней России, — взволнованный голос Гафта не оставлял сомнения в его неподдельном переживании, созвучном моему душевному настрою. — Только почему ты печатаешься лишь в “Литературке” и “Завтра”? Надо рассказывать об этом на телевидении, ведь когда-то твоя программа на ЦТ пользовалась успехом у зрителей”.

Дорогой Валя, извини, на твоё искреннее пожелание видеть меня на телевидении могу ответить лишь массой вопросов, возникающих всякий раз, когда включаю я “ящик для идиотов”.

Почему, скажи мне, Валентин, с утра до вечера не вылезают из теле­коробки бездарные люди, старающиеся зрителя рассмешить? Ведь только зомбированные люди могут без чувства брезгливости смотреть на пошлые потуги всяких аркановых, винокуров, ширвиндтов, петросянов с жёнами, уставшего от незаслуженной популярности Жванецкого с засаленными листочками, по которым читает он полувековой давности протухшие остроты. Не странно тебе смотреть, как разомлевшая от летней жары аншлаговая компания Дубовицкой, обнажив свои не первой свежести телеса, пудрит мозги жителям русской провинции в страдную пору, когда нужно урожай собирать, а не Клару Новикову с Шифриным слушать? А стал бы ты за обе­денным столом шутить с Новожёновым, человеком, лишённым не только чувства юмора, но и абсолютно серым и скучным? А не хочется ли тебе сказать всё, что ты о нём думаешь, ростовскому полуплейбою Диброву, путающему Толстого с Достоевским, Москву с Петербургом, но чувствующему себя на равных с людьми значительными, талантливыми и действительно умными? Мне кажется, окажись на его передаче сам Бог, он и его, похлопав по плечу, опустил бы до уровня Эрнста.

Талантливый русский композитор Валерий Гаврилин ещё лет тридцать назад написал, что чем хуже жизнь в стране, тем больше пошлого юмора на сцене. Что бы он сказал нынче?

А не устал ли ты, дорогой Валентин, от постоянной лжи телевизионных гуру? Не вздрагиваешь ли ты, когда Познер, еще лет пятнадцать назад поли­вав­ший Америку зловонной грязью, требует теперь от нас жить по стандартам его второй Родины? Не страшно ли тебе было слышать, когда он назвал свою передачу о гибели “Курска” творческой удачей?

А сколько у этого главного телеакадемика апологетов и последователей! Случилось мне в день начала варварского вторжения бушевских стервятников в Ирак оказаться в Афинах. Греческое телевидение по всем каналам передавало гневные репортажи своих корреспондентов, на экранах постоянно высвечивались логотипы: “Боже, покарай варваров!”, “Господи, помоги невинным жителям Ирака!”, “Когда кончится этот кошмар?” Улицы Афин, прилегающие к американскому посольству, осаждали десятки тысяч протес­тующих. А на нашем “самом первом” канале доморощенная Шарон Стоун — Сорокина посадила на судейские скамейки пронафталиненных маргиналов. Не моргнув глазом, пропели они осанну любимцам своим американским, убеждая зрителей, что для России иракский кризис опасности не представ­ляет, коснуться нас не должен, и “любимый город может спать спокойно”.

А не хочется ли тебе, Валентин, сказать пару ласковых слов осклизшему от лжи Караулову, беззастенчиво нацепившему на свой парадный мундир орден кавалера “Момента истины”? Этот пай-мальчик, наделав столько пакостей на заре становления в России воровской рыночной экономики и эрзац-демократии, упивавшийся поступками клики Ельцина и восторгав­шийся кумирами образца лживой сирены Митковой, обличает теперь жуликов, переживает за народ и, вместе со своим крокодилом съев немереное коли­чество народных денег (на честно заработанные его супердачу не приобретёшь), льёт ручьями фальшивые слезы.

Задавался ли ты, Валентин, вопросом, почему нашими телесобесед­никами являются только обозначенные мной выскочки, не дающие и слова сказать людям с иными взглядами, убеждениями и манерой держаться? Когда ты в последний раз видел на экране Валентина Распутина, Василия Белова, Александра Солженицына, когда слышал с экрана о Владимире Максимове, Леониде Бородине, Татьяне Глушковой (куда уж нынешним обласканным и увешанным премиями поэтам до её стихотворения “Когда не стало Родины моей...”), Александре Гинзбурге, Владимире Осипове? Зато, словно боль­ного касторкой, пичкает нас канал “Культура” аморфной болтовнёй пошляка Ерофеева, откровениями неоткровенного Войновича, а самое страшное — фиглярскими шоу экс-министра Швыдкого? Не охватывает ли тебя ужас, когда ты читаешь заголовки в телепрограммах: “Русский язык без мата не сущест­вует”, “В России любят только за деньги”, “Музеи — кладбище культуры”, “Русский фашизм страшнее немецкого”? Я не трусливый человек, но боюсь этих передач, ибо они напоминают мне сцены из фильма “Кабаре” и обстановку в Германии начала тридцатых годов прошлого века, а ты знаешь, к чему привели выходки тогдашних швыдких.

Чаша моего терпения переполнилась при лицезрении последнего министерского прикола под названием “Журналистам русский язык не нужен”. Какие-то временщики оплёвывали самое святое, что нам дано от Бога — слово, которое было в начале начал. И шоумен-министр скалозубил вместе с “образованцами”, поддакивал им, вместо того чтобы возбудить уго­ловное дело в защиту отечественной словесности. А резюме сего непо­треб­ного зрелища, прозвучавшее из уст Швыдкого, не поддаётся описанию. Согласно министерской логике, вся история становления русского языка зиждется на варваризации “великого и могучего” каждым последующим поколением писателей и поэтов. А самый главный варвар, оказывается  — Александр Пушкин…

Поверь мне, Валентин, когда я смотрел издевательскую вакханалию над русским языком, слезы подступали к горлу и слышалось мне: “Распни его, распни!” Успокоился я лишь на следующий день, когда получил очередной номер стоящего на страже традиций родного языка журнала “Север”, где были опубликованы последние стихи иеромонаха Романа, и среди них — четверостишие “Родная речь”.

 

Родная речь — Отечеству основа.

Не замути Божественный родник,