А. К.: Как Вы отнеслись к объявлению о ГКЧП 10 лет назад? Как теперь оцениваете те события?
В. А.: Могу сказать, что на протяжении года я провоцировал выступление ГКЧП. Я был убежден — и прямо говорил об этом, — что никакими парламентскими словопрениями проблем страны не решить, что мы, видимо, слишком рано встали на путь парламентаризма и власть должна проявить волю и силу. Я думал, в руководстве страны есть люди, облеченные властью, способные остановить процесс распада СССР. Поэтому я постоянно призывал к введению Чрезвычайного положения, запрету на забастовки, демонстрации и митинги, приостановке деятельности всех партий — включая КПСС. Сначала это вызвало шок в обществе, но постепенно многие начали говорить: “А может, действительно...” На это я и рассчитывал: люди, облеченные властью, не могут призывать к таким вещам, я делал это за них, формируя общественное мнение.
Однако введение ЧП было для меня неожиданностью. Тем более я не ожидал, что это будет сделано в такой форме. Я узнал о ГКЧП накануне вечером, 18 августа. Меня вызвали в штаб Прибалтийского ВО. Сказали, что в стране вводится ЧП, что Горбачев арестован.
А. К.: Арестован?
В. А.: Сказали так. Я вышел из штаба — ни одно окно не горит. Значит, никого не вызывают на службу. А для того чтобы обеспечить режим Чрезвычайного положения, нужно было поднимать по тревоге воинские части. И когда я увидел темные окна штаба, у меня возникло странное ощущение. Последующие три дня позора, трясущиеся руки вице-президента, полная беспомощность в Москве подтвердили то первое ощущение.
Мало кто знает, что единственной республикой, где ГКЧП победил, была Латвия. Оплот сепаратизма. 200 рижских омоновцев полностью взяли под контроль всю территорию республики. Никто не выходил на демонстрации, на митинги — поняли: это серьезно, с властью лучше не шутить. Рижский ОМОН (с небольшим усилением) за два дня взял под контроль все, что нужно взять. Если бы всюду было, как в Латвии... А ведь там действовало среднее звено — майоры, подполковники, полковники. Высшее заняло позицию невмешательства — приказа нет, ждем приказа.
Хотели сделать как лучше, а получилось как всегда — это можно отнести и к ГКЧП. Если уж замахнулись на такое дело, то надо идти до конца! К сожалению, к этому были не готовы.
А. К.: Существовала ли реальная возможность переломить ситуацию, сохранить Союз? Судя по признанию лидеров “демократов”, они не были уверены в своем успехе. Г. Попов писал, что в случае победы ГКЧП “демократы” планировали создать альтернативное правительство где-нибудь в Прибалтике.
В. А.: Я ненавижу Ельцина, но отдаю должное его воле в октябре 93-го, когда он взял на себя ответственность за расстрел Верховного Совета РСФСР.
А. К.: Это говорит один из самых ярких парламентариев, сам участвовавший в защите Дома Советов?
В. А.: Да, я был среди защитников. Но если мысленно встать над схваткой: было две силы — президент и Верховный Совет. В той ситуации либо Верховный Совет должен был идти на штурм Кремля, либо президент — на штурм Белого дома. У Ельцина была политическая воля и готовность идти до конца. Чего, к сожалению, не было на нашей стороне. Вот и в августе 91-го никто не хотел брать на себя ответственность за применение силы.
А. К.: Как-то во время поездки с выступлениями вместе с редакцией газеты “День” Вы сказали мне, что в начале перестройки были поклонником издания прямо противоположного — журнала “Огонек”. Что в политику пришли на “демократической” волне. Затем резкая и драматичная эволюция. Что повлияло на изменение Ваших взглядов? Почему многие, в том числе и те, кто более других пострадал от перестройки (прежде всего интеллигенция), не смогли повторить Ваш путь и до сих пор числят себя в сторонниках “демократического” направления, выявившего, казалось бы, полную свою несостоятельность и даже вредоносность?