Вспоминаю случай, который произошел со мной. Иду по рынку с сумкой яблок. Тут какая-то женщина начинает ныть, как все дорого, как цены растут и т. д. и т. п. Я ей ответила, что эти ребята просто так власть не отдадут. Вы собираетесь выходить на демонстрацию? — Нет. — Собираетесь брать в руки автомат? — Нет. — Тогда нечего ныть, надо как-то приспосабливаться, как-то работать и жить. Она посмотрела на мою сумку и напала на меня: “Вы, видно, хорошо живете, накупили яблок, поэтому так и говорите”. Я ответила, что я уже 15 лет не покупаю алкоголь и табак, а яблоки детям покупаю и буду покупать. Она смутилась, сказала, что да, водку иногда покупает, и бочком-бочком подальше от меня. Вот такой сдвиг в сознании; водку покупать надо, деньги на это есть, а детям на яблоки денег нет. Просто чудовищно, до чего мы допились.
Я понимаю, что мой голос просто утонет в море алкоголя. Но уже пора начать говорить правду о пьянстве и трезвости. Пора начинать борьбу за трезвость, иначе мы скоро пропьем и страну, и все национальные интересы. Вымрем как нация.
Все, чего достигла наша страна, она достигла вопреки алкоголю, а не благодаря “граненому стакану”.
С уважением
Г. Е. Рузанкина,
г. Новосибирск
Уважаемый Александр Иванович Казинцев!
Ваша статья “Кристаллы времени” заставила взяться за перо. Десять лет “Дневника современника” не должны стать его похоронами! А это, к сожалению, сквозит в Вашей статье. Я думаю, что было бы очень полезным эти “10 лет” издать целиком отдельной брошюркой массовым тиражом. Некоторые выводы, возможно, устарели, но в таких случаях в новом издании вполне допустимы авторские ремарки к тем или иным событиям прошлого с позиций прошедших лет. Цикл таких простых изданий (малый, карманный формат, дешевая бумага и большой тираж) позволит с Вашими идеями и прекрасными мыслями ознакомиться сотням тысяч людей, любящих и болеющих за Россию.
Благодарю Вас за интересные мысли, за большую любовь к России. С наилучшими пожеланиями!
Рябцев Эдуард Павлович,
г. Москва
Дорогой Александр Иванович!
На одном дыхании прочитал “Кристаллы времени”, и все вспомнилось — что, как и когда было за эти 10 лет. Я — москвич, был на большинстве митингов, живу недалеко от Белого дома, многому был очевидцем. И главный вопрос, не дающий мне покоя, — почему в девяносто шестом голосовали за Ельцина?
Я согласен с Вами — пусть были подтасовки и натяжки в подсчете голосов, но много, слишком много людей голосовало за абсурдную, совершенно одиозную фигуру. Я, чтобы видеть самому, стал членом избиркома и в первом туре ходил по квартирам с урной (к небогатым, скорее, бедным людям, которые не смогли сами придти на участок). После голосования я спрашивал, как кто голосовал (хотя это не совсем по правилам). И лишь в одном из 6—7 семейств голосовали против Ельцина! И не могу я сказать, что голосовали за Ельцина люмпены — таким был лишь один, совершенно опустившийся старик. Другие, вполне нормальные пожилые люди, говорили, что всем довольны — есть хлеб, молоко, а больше ничего и не надо. Хорошо помню одну семью — видимо, прекрасные, добрые люди, ухаживают за безнадежно парализованной матерью, приютили изувеченную кошку — и все же, все же... Что это — нелепая, внушенная телевизором, боязнь коммунистов (одна мне сказала — я знаю, Ельцин — подонок, но может придти еще хуже)? Или что-то совсем иррациональное? Пресловутое “право на бесчестье”, резон урвать себе хоть маленький кусок уворованного к этим людям совсем не подходил.
Но все-таки — не надо отчаиваться. Россия обладает такой инерционной силой, что, в конце концов, переварит и освоит все чуждое, как это уже было в 30—40-е годы. Конечно, кроме инерции нужны и активные борцы, и Вы — один из лучших. Низкий Вам за это поклон.
А. Прозоров,
профессор
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
В свое время в иркутскую писательскую организацию Союза писателей России пришло письмо из США от Евгения Евтушенко-Гангнуса, который уже давно и, похоже, пожизненно окопался в Америке. В том письме Гангнус (видимо, это его настоящая фамилия) просит, чтобы в городе Зима был открыт дом-музей его имени и... за счет нашего, и без того нищего областного бюджета. Наши писатели повозмущались этакой наглости и ответили отказом. И тем не менее музей пытаются создать, и, разумеется, за деньги области. И это в то время, когда воистину талантливые произведения наших иркутских писателей область не может издать, — нет денег, когда сами эти талантливые поэты и прозаики не то чтобы кататься по миру, на хлеб себе добывают чуть ли не на церковной паперти.
И кому мы строим дом-музей?.. Кто он, Евтушенко-Гангнус?.. Подросток, лишь переживший тяготы войны в Зиме подальше от войны и тут же навсегда укативший из Сибири, — вот и все его отношение к Зиме. “Писатель”, воспевший Сталина и поносящий его потом, когда команду дали маркитанты по ту и другую сторону. В советские времена изъездивший весь мир, издавший сотни книг, когда те же Рубцов и Передреев, до которых ему как до небес, едва концы с концами сводили, потом поносящий эту советскую власть, когда, опять же, команду дали те же маркитанты. Предавший стольких писателей на своем “творческом” пути... И ему — поносившему Распутина, которым гордится Иркутск, — музей на иркутской земле! Это позорище для иркутян, — музей Евтушенко в Зиме. Лучше бы уж выделили нашей писательской организации средства для создания просто литературного музея Восточной Сибири.
Анатолий Байбородин,
г. Иркутск
Глубокоуважаемый Станислав Юрьевич!
После некоторых колебаний я решила откликнуться на Ваш призыв (№ 2, “НС”) создавать историю самим. Мне приблизительно такая же мысль пришла в голову давно. Особенно крепко она засела в то время, когда мы готовились праздновать 50-летие нашей Великой Победы. Все наши мерзкие масс-медиа словно с цепи сорвались. Я воспринимала накат, который валил отовсюду, как какой-то дурной сон. Правда, этот дурной сон начался еще раньше, с так называемой “перестройки”, и многие мои друзья и знакомые, не сговариваясь, употребляли именно это слово “дурной сон”, когда говорили о происходивших событиях.
Но в дни, предшествовавшие 9 мая 1995 г., все стало просто невыносимым. Утром 9 мая я вышла тихонько из дому с собакой, пораньше, чтобы никого не видеть, мне было так тяжело, что стоял комок в горле. Мой отец, кадровый военный, провоевал всю войну, был ранен, контужен, ушел в запас в чине полковника. Моя мамочка умерла в эвакуации в возрасте 33 лет, оставив нас двоих: меня, тринадцати лет, и моего братишку, семи лет. Я видела и знаю, как было трудно в войну, но я также знаю, что Победа — это была наша гордость, радость, заслуженная всем народом.
И вот иду я на пустырь, никого, тут-то слезы и полились рекой. Так было обидно, так обидно! Воевали, победили, сколько было истинных героев, так любили свою дорогую Родину, и вот нате вам, оболганы, оплеваны, унижены!
Тут появляются двое с собаками, знакомцы по прогулкам. Один — бывший геодезист, человек с высшим образованием, другая — бывшая рабочая. Основные общие разговоры — огород, дача, что когда посадить, будут ли заморозки, какой сорт какой уход любит. У меня ни сада, ни огорода, я слушаю. Вот они приближаются, машут: “С праздником!” Я отвечаю: “С праздником...” — “А что это с вами”? — “Да так, обидно”.
Но они меня не поняли. — Я уже к тому времени заметила, что, независимо от образования, самые разные люди очень легко поплыли по волнам лжи и фальсификации. Даже сейчас, когда у многих произошло какое-то просветление в мозгах, происходит чисто шизофреническая оценка событий и фактов: память говорит одно, а в уши надуто другое. Попробуй скажи, к примеру, что-нибудь вроде: “Ну разве могло быть такое раньше (а еще хуже, если скажешь “при советской власти”)?” В одном подъезде подожгли почтовые ящики, в другом избили знакомого собачника, т. е. владельца собаки, который с нами же и гуляет. Плавное течение разговора может продолжаться только в виде охов или дополнительных случаев из жизни. Но никаких сравнений или каких-либо обобщений! Это не проходит. Меня это крайне удивляет: ведь логически мыслить учили и в высшей, и в средней школе.