НЕ ПЛАЧЬТЕ, РУССКИЕ,
МЫ — есть!..
ПАМЯТИ РЕДАКТОРА ОТДЕЛА ПОЭЗИИ
Как всякий поэт, Геннадий Касмынин был немного актером. Невозможно забыть, как обычно, придя на работу, он часа три сидел в своем кабинете над рукописями, тщательно вычитывая, внося редактуру, принимая или отвергая, а потом тихим шагом поднимался на второй этаж в отдел прозы, и мы безошибочно узнавали его по шагам. Он медленно входил, чинно здоровался, садился, закуривал и начинал неспешный разговор, который чаще всего переходил в его монолог, обычно — лирический. Он рассуждал о русской природе и о природе русского характера с чувством, с толком, с расстановкой, так, словно актер, в общих чертах выучивший свой монолог и впервые опробующий его на избранных зрителях. И всякий раз его было интересно послушать.
Потом некоторые из этих размышлений узнавались в его поэтических строках. Проверив на нас, он решал, что достойно поэзии, а что достойно забвения.
Он мечтал сыграть одну-единственную роль. Не просто так, а всерьез мечтал, что когда-нибудь некий хороший режиссер увидит его и воскликнет: “Батюшки! Да ведь это настоящий Тарас Бульба!” И загорится снимать фильм по непревзойденной повести Гоголя. А Геннадий Григорьевич и впрямь очень был похож на полковника Бульбу. Крупное телосложение, вес, осанка. Силища в нем была невероятная. Он мог взять человека, на вытянутых руках приподнять его и так переставить через невысокий заборчик. А как превосходно он читал монолог Тараса Бульбы “нет уз святее товарищества”! Не знаю, смог бы он сыграть роль... Скорее всего — вряд ли. Но мечта была красивая!
Как поэт он медленно, но неуклонно шел к вершинам творчества, и все видели, что с возрастом он будет расцветать все больше и больше. Увы, этому не суждено было осуществиться. Без поэзии он не мыслил своей жизни. Непревзойденно читал “Прощальную песню” Рубцова, не форсируя, не надрываясь — “Я уеду из этой деревни...”, но когда он доходил до последних слов “Мама, мамочка! Кукла какая! И мигает, и плачет она...” — трудно было не мигать и не плакать.
Как редактор отдела поэзии он был, несомненно, незаменим. Трудно себе представить человека, который бы с таким вниманием относился к своим авторам, не унижая неудачников и не перехваливая тех, чьи стихи становились украшением журнала. Искренне радовался любому талантливому новичку. Он терпеть не мог амикошонства и любил, чтобы все называли друг друга по имени-отчеству, ибо есть величественная красота в этом старинном русском обычае.
Геннадий Григорьевич медленно шел к осознанию Бога. Будучи некрещеным, бывало, подолгу беседовал о христианстве, готовясь к принятию таинства крещения основательно. К сожалению, окончательным толчком к этому шагу стала болезнь, внезапно нагрянувшая. Отец Ярослав Шипов, совершая обряд, назначил меня крестным отцом. Так у меня появился крестник по возрасту на одиннадцать лет старше меня. Крестник, которому недолго оставалось жить на белом свете, исповедоваться и причащаться. Единственный из моих крестников, которого я продолжал называть по имени и отчеству. И лишь за несколько дней до кончины, когда он лежал и не мог даже говорить, я позволил единственный раз в жизни назвать его Геночкой.
В редакции в нем души не чаяли, и когда его не стало, быть может, лишь сынок Денис и жена Саида убивались по нем больше, чем сотрудники “Нашего современника”. Главный редактор тогда сказал: “Теперь мы еще больше стали семьей — у нас появился дорогой усопший”. С той поры прошло пять лет.
Царствие небесное рабу Божию Геннадию!
Вечная память тебе, дорогой Геннадий Григорьевич!
Редактор отдела прозы
* * *
То на Западе, то на Востоке
Над Россиею солнце встает, —
Это разных наречий пророки
На славянский слетаются мед.
Наедятся, напьются до рвоты
И с похмелья над ухом жужжат:
Ваше солнце встает, обормоты,
С нашей помощью там, где закат.
Мы на Запад глядим оробело,
Что-то светится там, и давно:
То ль реклама про женское тело,
То ль про нашу дебильность кино.
Как-то странно восходит светило...
А пророки с Востока тотчас,
Люди тонкие, вякают мило:
Ваше солнце всегда восходило
И взойдет, как обычно, от нас.
Мы со скрипом от Запада шеи
Повернули, глядим на Восток:
Может, нам обойдется дешевле
Азиатских восходов восторг.
Дым рассвета прозрачен и редок,
В улье облака розовый мед.