Поэтому именно русская духовная традиция обещает нам насытить пространство будущей сверхдержавы неприспособленных новой реабилитационной способностью, касающейся уже не удачливого меньшинства, а незадачливого большинства. Мы не можем сказать сегодня, как будет организовано это пространство в административно-политическом и военном отношениях, в какие социальные технологии и практики конвертируется идея торжества “нищих духом”. Это — дело будущих поколений. Но об одном можно заключить с уверенностью: такой сверхдержаве для неприспособленного большинства негде появиться, кроме как в нашей огромной Евразии, причем в ареале влияний той страны, духовная традиция которой прямо к этому обязывает. Крушение большого социального государства на Западе, инициировавшее соответствующий демонтаж солидаристских институтов во всем мире в ходе материальных реформ, требует компенсации в виде появления сверхдержавности совершенно особого типа, являющегося последним прибежищем отчаявшихся всего мира.
Замечательно, что соответствующие предчувствия, касающиеся появления такой сверхдержавы вообще и роли России в этом качестве, в частности, живут в мире, несмотря на злостное нарушение новой официальной Россией всех своих традиционных союзнических обязательств.
В ожиданиях загоняемого в резервации большинства наряду с физическим пространством светских империй присутствует особое метафизическое пространство — обетованная земля бедных, в которой они найдут защиту и признание. Такое метафизическое пространство всегда присутствовало в еврейском сознании, что поддерживало эзотерический оптимизм евреев, непонятный профанному окружению. Сегодня эта эзотерика обетования и спасения становится достоянием изгоев глобального мира — надеждой, которую они прячут как беглянку из стана победителей. Цензура нового светского сознания — а либеральное сознание демонстрирует высший градус светского — преследует этот утопизм бедняков. Сначала поводом для такого преследования было то, что утопизм мешает бедным приспосабливаться, осваивать мораль успеха, сегодня же обнаружилось, что преследуется исторический оптимизм отверженных, помогающий им выжить перед лицом политики геноцида. Следовательно, сверхдержава бедных обязана появиться: без нее новым беднякам не устоять перед социальной и исторической безысходностью.
Американизм и антиамериканизм
Гражданские войны непременно сопровождаются идеологическими. Здесь физическим столкновениям неизменно предшествуют и сопутствуют кампании морального уничтожения противника. В каких идеологических терминах находит свое самовыражение нынешняя гражданская война — глобальное столкновение нового богатого меньшинства с новым бедным большинством? Этими терминами сегодня являются “американизм” и “антиамериканизм”. Почему именно американизм — неуемное идеологическое восхваление Америки как неоспоримого авторитета и непревзойденного образца для всего человечества — стал идеологией сегодняшних новых богатых?
В первую очередь потому, что они, не имея настоящей внутренней опоры среди собственных народов, возлагают на Америку все свои надежды как на гаранта выгодного им внутреннего и мирового порядка. Иными словами, американизм есть идеология компрадорских кругов, чувствующих свой отщепенческий статус на родине и конвертирующих свои классовые страхи в идеологию внутреннего расизма (когда собственная нация выступает как воплощение ненавистного традиционализма или тоталитаризма). Со своей стороны Америка решилась доверить работу уничтожения своих международных союзников пятой колонне новых либералов, не имеющих отечества. Для нее национальная беспочвенность реформаторов, их зависимость от внешней поддержки — полезнейшее качество, превращающее новые элиты в орудие саморазрушения некогда великих наций. Провозглашенное либералами открытое общество — это общество, открытое внешней силе и внешним влияниям, словом — подготовленное для внешнего управления.
Тот факт, что именно американизм стал идеологией компрадоров-глобалистов, переориентированных с национальных интересов на вненациональные, имеет несколько оснований. Историческое основание нового либерализма как идеологии американизма связано с тем, что США как страна, населенная иммигрантами, раньше всех противопоставила рынок как технологию самоутверждения лиц без корней “сковывающей” силе культурных традиций. В Америке как стране белых пришельцев-авантюристов не было ни первого, ни второго сословия, поэтому американцы стали идентифицировать себя как третье сословие. Здесь правящие круги ждало одно неудобство: позиция несобственнического большинства, которое могло идентифицировать себя и как четвертое, пролетарское сословие, враждебное третьему. Ответом на эту угрозу стали две стратегии. Первая — стратегия искусственного перечеркивания качественных социальных и социокультурных различий людей. Сведя все различия к чисто имущественным, количественным, можно было скорее подойти к перспективе “единого среднего класса” как идентификационной категории, в которой не содержится никакой культурно-исторической памяти.