Но точно так же уже мало стратегического и в собственно геополитических подходах, в военно-политической мистике Пространства, мобилизующего то демонов Моря, то берегинь Суши. Сегодня не Запад борется с Востоком, а новые богатые, начисто порвавшие с традицией продуктивной экономики, борются с новыми бедными, экспроприированными в ходе всемирной либеральной реформы и уничтожения большого социального государства. Вот истинный смысл открывшегося глобального противостояния. США — это сверхдержава, призванная стать глобальной “пиночетовской” диктатурой богатых, вытесняющей всех обездоленных из “цивилизованного пространства” в резервации. Следовательно, подлинным антиподом этой сверхдержавы, ее соперником по счетам истории и метаистории может быть только сверхдержава бедных, призванная стать глобальной диктатурой обездоленных. Любые другие варианты надо списать на переходный период, на историческое недоразумение, на постмодернистскую эклектику.
Действительный стратегический вопрос состоит в том, кто, какие народы, какие державные объединения и федерации послужат сырьем для образования грядущей сверхдержавы обездоленных. Протест экспроприируемого большинства планеты может вылиться в две различные формы: форму нового красного интернационала или форму новой красной сверхдержавы. Эти два альтернативных проекта столкнулись на рубеже 20—30-х годов XX века. Троцкизм выразил абстракцию всемирной беспочвенной бедноты, лишенную каких-либо примет национальной, этнографической, географической конкретики. Это было своего рода абстрактное искусство всемирной пролетарской революции. Сталинизм выразил альтернативную версию антибуржуазного сопротивления, в которой революционная протестная энергия соединялась с великой державной традицией византизма, извечно оппозиционного Западу.
Тому и другому социал-демократический Запад противопоставил идею с о ц и а л ь н о г о г о с у д а р с т в а, социализирующего пролетариев, приобщающего их к буржуазной цивилизации со всеми ее возможностями и соблазнами. Сегодня социальное государство еще сохраняется на Западе. Но, во-первых, оно вынуждено переходить к глухой обороне и непрерывно свертывать свои социальные фланги и полномочия. Во-вторых, обнажилась его ограниченность по критериям социал-расизма: это не просто государство, формирующее социальные программы для бедных, но для с в о и х б е д н ы х, принадлежащих к избранному пространству западного белого человека.
Дело не только в Шенгенских соглашениях, ограждающих социальное пространство благополучной Европы от незаконной инфильтрации неприкасаемого планетарного большинства. Дело в обнаружившейся скупости прогресса как такового, натолкнувшегося на ресурсную ограниченность планеты. Прогресс обретет милитаристское лицо: прежде чем прогрессировать, то есть перерабатывать природные ресурсы в социальные блага, эти ресурсы надо экспроприировать у тех, кому они достались по “историческому недоразумению” и кто сегодня признан недостойным ими пользоваться. Новый прогресс, обретший мальтузианскую прозорливость, предполагает отлучение недостойных, что требует их предварительной дискредитации. Сверхдержава, становящаяся планетарной пиночетовской диктатурой богатого меньшинства, должна не только вести геополитические войны по перераспределению дефицитных планетарных ресурсов, но и идеологическую войну с бедным большинством, призванную обосновать статус неприкасаемых, недостойных пользоваться богатствами нашей слишком маленькой планеты. Поэтому бедность наделяется признаками опасной агрессивности. Бедные не только бедны; они органически не способны воспринимать либерально-демократические ценности плюрализма, толерантности, согласия. Они несут с собой неизлечимую тоталитарную наследственность, которая может уйти из современного мира только вместе со своими физическими носителями.
Не преувеличивая, можно сказать, что сегодня каждый западник-либерал выступает как генетик и евгеник, умеющий “копать глубже” собственно социального анализа. Новейшие западники утратили веру в антропологическое единство человечества и стали сторонниками расовой “демократии меньшинства”. Но поэтому ясно, что истинными оппонентами пиночетовской диктатуры глобального меньшинства могут стать только защитники человеческого достоинства изгойского большинства. Грядущая, но уже сегодня, после нового американского наступления на мир, заказанная б и п о -л я р н о с т ь будет выстраиваться не в геополитической, а в с о ц и а л ь- н о й и м о р а л ь н о й логике. Действительным оппонентом гегемонистской сверхдержавы может выступить не новая сверхдержава-гегемон, соревнующаяся в физическом величии, а держава — социальный антипод, представляющая интересы униженных и оскорбленных. Вот по какому критерию надо высматривать будущих соперников Америки, а не по критериям экономической, технологической и военной мощи. Это не значит, что банальное — то есть вмещающееся в прежнюю парадигму “реальной политики” имперского соперничества — противоборство держав Востока и Запада, Моря и Континента и т.п. не будет проявляться в грядущие десятилетия. Несомненно будет, но истинно стратегическое противоборство, определяющее смысл и логику новой эпохи, станет протекать не в этом русле. Не геополитики, а сохранившие социальную впечатлительность социологи и “традиционные” моралисты будут выступать действительными экспертами нового планетарного военно-политического процесса, ибо речь идет именно о г р а ж д а н с к о й планетарной войне, сталкивающей новых богатых с новыми бедными.
Речь идет о борьбе принципиально разнородных коалиций: на одной стороне — круговая порука тех, кто выступает в роли эзотериков глобализма, решивших прибрать планету к рукам, пользуясь неосведомленностью и растерянностью профанного большинства, на другой — солидаристская этика обездоленных, ведущих свою духовную родословную от предшествующих модерну великих монотеистических традиций. Ясно, что все актуальные и потенциальные носители и соискатели геополитического влияния и державной мощи хотя и будут замешаны в грядущем конфликте, все же составят его периферию. Истинными оппонентами американского глобализма могут стать не националисты-державники и даже не цивилизационные “сверхдержавники” Востока, а лишь те, кто идентифицировал себя с миром новых обездоленных и считает себя их уполномоченными в новейшей истории. Те из нынешних носителей державной независимости, кто воспримет новые социальные импульсы века — импульсы глобальной социальной солидарности притесненных, получат новые исторические полномочия и принципиально новые возможности. Их борьба будет развертываться уже не только в геополитическом пространстве, но и в формационном историческом времени, ход которого имеет свой вектор, не совпадающий с вектором устремлений амбициозной физической мощи. В логике пространства закономерно побеждают физически сильнейшие; в логике метаисторического времени, открытой мировыми религиями, торжествуют униженные. Реальная политическая история мира располагается между этими двумя полюсами: в ней соискателям земной мощи и успеха никогда не суждено отпраздновать свою “полную и окончательную” победу, но в ней же не могут найти свое полное подтверждение и духовные упования носителей идеи справедливости, ибо сама эта идея в конечном счете выводит нас из исторического горизонта в метаисторический.
Итак, на наших глазах вскоре произойдет роковая встреча двух типов сознания, двух типов вдохновения: вдохновленные моралью успеха перейдут в лагерь меньшинства, вооружившегося идеологией нового социал-расизма, вдохновленные солидаристской социальной этикой станут защитниками изгойского “молчаливого большинства”. Что произойдет с этим большинством, какой реальный проект, реальная стратегия будет выбрана на базе его протестной энергии? Ясно, что нынешние акции движения антиглобалистов лишены настоящей эффективности. По критериям эффективной политики превосходство будет у глобалистов — держателей реальных средств и реальной инфраструктуры — экономической, политической, административно-управленческой, медийной.
Подобно тому, как в начале ХХ века захлебнулась мировая пролетарская революция, но зато образовалась пролетарская сверхдержава, ставшая удерживающей силой для всех носителей неоколониальной “миссии белого человека”, весьма вероятно, что мировая революция антиглобалистов станет лишь фоном для образования новой антиглобалистской удерживающей силы. По своим физическим потенциям на первое место среди претендентов на роль этой исторической силы сегодня выдвигается Китай. Китай соединяет нерастраченный человеческий капитал традиционного общества с возможностями общества индустриального и постиндустриального. Здесь, как в промышленной социологии труда, действует особая закономерность: надежнейшей социальной базой промышленности являются не изнеженные горожане второго-третьего поколения, а сохранившие традиционную аскезу вчерашние крестьяне. По этому критерию Китай и Индия выступают в качестве стран, сохранивших самую большую социальную базу продуктивной экономики в лице аграрного большинства населения, поставляющего материал для гигантских промышленных армий. На Западе, где процесс урбанизации давно завершился, такая социальная база уже утрачена. Горожане третьего-четвертого поколения стали дезертирами продуктивной экономики, предпочитающими легкий хлеб новых рантье, держателей ценных бумаг и азартных игроков глобальных финансовых рулеток (“пирамид”).