– А Конец Света будет? – тихонько спросила Танка.
– Может, и будет, – отец задумался, – правильно говорят, есть предел божьему терпению, вот, посмотрят на все грехи наши, да и сметут нас с лица земли. А то что творится-то, дети родителей не почитают, люди неправду говорят, друг другу из-за цветной тряпки завидуют… Хорошо хоть воровать разучились, про убийства я и не говорю уже… А все равно грехов-то достаточно… Вон, говорят, в какой-то город приезжали боги, даров богатых людям оставили, и говорят: уходите, говорят, отсюда, скоро прогневаемся, уничтожим всех вас…
– Страшно, – призналась Танка.
– А что страшно, по совести жить надо, вот и не страшно будет, – отец задул робкое пламя, – спать давай ложись, платье-то назавтра приготовила?
Танка робко переминалась с ноги на ногу перед домом Марка – сегодня она подошла совсем близко к дому, потому что в суете и неразберихе ее все равно не заметят. Все спешили, женщины второпях латали замызганные юбки, цепляли разбитые брошки, серьги – серьги были целыми, только на каждом ухе разная. Мать Марка ушла из дома еще рано утром, теперь можно было стоять перед нагромождением щитов и досок, ждать, ждать.
– А вы, барышня, к Марку, да? – послышался сзади хриплый каркающий голос. Танка обернулась, посмотрела на мужчину в выцветшей куртке, почувствовала, что краснеет. Она так хотела остаться незамеченной. Как будто здесь это было возможно.
– З-здравствуйте… А вы его отец, да?
– К вашим услугам… барышня, – он приподнял несуществующую шляпу, – ну пройдем, что ли, посидишь тут, пока Марк придет, он матери там что-то поднести должен, а потом вернется. Вот, чаю выпей, хороший пакетик, его раза два заваривали, не больше… Карамельки тут…
– Ой, ну что вы, неудобно прямо, – Танка смутилась.
– А что неудобно, я же магнат, я же стекло сдаю, мне этих карамелек купить раз плюнуть, – он засмеялся, показал черные зубы.
– А… вам там за стекло карамельки дают? – набравшись храбрости, спросила Танка.
– Не, девочка, за стекло мне бумажки дают цветные, а за бумажки там уже все… Карамельки, тряпки, покушать что. вон, жене молоко приношу, она же хворая…
– Это в Городе Богов, да? Вы были… в Городе Богов?
– Нет, девочка, это не в городе… В город-то кто нас пустит, там кордоны… А под городом там домик стоит, стекло в нем берут, жертвоприношение такое… Отдашь им стекло, они тебе бумажек надают, а там и на рынок, а на рынке все, все… Что покушать, что надеть, карамелек вон принести, лекарства, ежели болеет кто… Тут, главное, про дом свой не забывать, а то был у нас один, Митька, он как в город попал, как бумажек за стекло получил, так и сорвался…
– В пропасть? – испугалась Танка.
– Ну, считай, что в пропасть. Пить начал, деньги-то есть, что бы не напиться… Дома жена его била, била, что он в Город Богов ушел, ничего не принес… А он все за свое, как в город, так пить… Жена его выгнала, а ему уже на все плевать, кроме водки и не видит ничего. Так и пропал Митька, в Город пошел и пропал. Боги его покарали. Боги, они такие, все видят. Тут же раньше сколько городов было, все повымерли – там, где люди спиртяку из земли гнать начали… Так что дрянное это дело, пить-то…
– А Богов вы видели?
– Видел. Сторонятся они нас, боги, не любят нас боги. Помню, у них там дом на колесах был, сам по себе ездил. В дом заходишь, бумажку цветную даешь и катаешься. Так я зашел, меня прогнали. Как только пронюхали, что я не из Города Богов.
– Дом сам ездил? – глаза Танки широко распахнулись.
– А то, девочка… Как тебя, Настя, что ли?
– Танка.
– Ага, Танка… Священника дочка, значит… Или вот еще, в Городе Богов, дом такой стоит… заходишь туда, там вонища внутри и темно… И по стене картины живые бегают, и разговаривают. Что смеешься, не веришь? Да я и сам не верю, мне люди рассказывали, я туда пошел, меня выгнали…
– Почему… выгнали?
– Так это же храм, девочка! Как тебя… Инна… А в храм простым смертным дорога заказана…
– Туда, говорят, люди после смерти попадают…
– Ну, поживем, увидим, куда они там попадают…
– Разве боги об этом не говорят?
– Да что говорят… не любят нас боги… Боятся нас…
– Боятся?
– Боятся, конечно, что мы придем со своих земель и отберем у них все…
– Разве можно у богов отбирать?
– А ты думала, нельзя? Думала, весь век тут жить будем? Говорят же, – он наклонился к Танке совсем близко, – говорят же, что сами мы богами были и в Городе Богов жили. А потом сюда ушли, а вот почему ушли, я не знаю. Согрешили, говоришь, нас и изгнали из рая? Это сказочки папы твоего из Новейшего Завета… Война, что ли, какая-то была, или просто… Выжили кого-то из Города Богов, для кого работы не нашлось… Так что, девочка, мы такие же боги, как они, я это понял, когда в Город пришел: мне рожу помыть да одеяния бога надеть, меня и не отличить будет. И Город этот – наш. Как папаня твой говорит, Рай На Земле… этот рай ждет нас…
Больше Танка не могла слушать. Она сидела и не верила, что может быть так – чужой человек разливал по белым стаканам чай, кормил ее леденцами, пищей богов, и говорил, что мы должны вернуться в рай, откуда нас изгнали боги. Вернуться просто так, единой толпой, не спрашивая у богов, можно или нельзя.
Танка вскочила и бросилась к выходу, едва не роняя щиты, и леденцы больно жгли щеки, – кажется, это была кара богов, что Танка ела их еду. На крыльце она столкнулась с Марком, не узнала его, отскочила, подбирая длинный подол залатанной юбки, споткнулась, кутаясь в платок.
– Танка! Ты? Ты что такая. что, случилось что-то?
Он наклонился над ней – сильный, необыкновенно рослый, коротко остриженный, и Танка подумала, что Марк может быть сыном богов. Он будет продолжать дело отца, он будет носить стекло, великий дар, к стенам Города Богов и будет приносить пищу богов и красивые ткани…
– Вот, Марк, невеста твоя пришла, – отец Марка вышел из дома, – припугнул я ее малость крамольными речами, да ничего, они все сначала пугаются. Ты, Наташа, не бойся, заходи как-нибудь. Ты не смотри, что мать ворчит, она все хочет Марка на сыне подруги женить, а я думаю, надо же по любви, верно ведь?
– Верно, – Танка заставила себя улыбнуться.
– Ну что ты, отец, Танку-то пугаешь, – поморщился Марк, – она же.
И тут из соседнего квартала кто-то отчаянно закричал во весь голос, надрывая глотку:
– Бо-о-о-ги!
– Бежим, – Марк подхватил клетчатую сумку, сжал руку Танки, и они помчались по улицам во весь дух, скользя на каких-то обрывках и огрызках. Из-под ног с писком разбегались серые зверьки, чумазые детишки прятались по дворам, подгоняемые криками матерей, молодые парни и девчонки бежали на площадь к богам, к богам, спрашивая себя, что принесут они на этот раз – богатые дары, Год Изобилия, или злую кару. Танка мчалась, вспоминая свои грехи: а ведь она дерзила отцу, да и соседке тоже, да и с отцом Марка можно было быть почтительнее, да и ребенком Танка любила мучить крыс, а ведь божьи твари, а ведь нельзя…
– А, Танка явилась! – старшая сестра хлопнула в ладоши, подзывая к себе младших сестер, чумазых, совсем крохотных, как куклы, – отец-то заждался!
– Танка-поганка! – выкрикнула младшая сестренка, чумазая, как чертик.
– Приоделась? – отец критично посмотрел на Танку и Марка, – эх, молодежь, ну о чем думаете-то, тут боги едут, а у них что на уме?
Он хотел сказать еще что-то, но не успел, все снова кинулись на запад, на запад, – и тут Танка увидела колесницы богов. Две огромные оранжевые колесницы, рыжие, знойные, как солнце, они выехали с большого холма, развернулись, открылись – и перед кричащей толпой хлынули на землю бесчисленные дары – пустые банки, коробки, ящики, доски, пакеты, набитые чем-то непонятным, манящим, что уже раскрывали девчонки, вытаскивая бутылки и фантики…