Административные границы строились по характерному для СССР «матрешечному» принципу. Были три союзные республики (Азербайджан, Армения, Грузия), в которые входили автономии разного уровня (автономные республики и автономные области). При этом некоторые этносы становились «титульными» сразу в двух образованиях разного таксонометрического уровня (например, армяне в Армянской ССР и Нагорно-Карабахской автономной области), некоторые – только в одной (абхазы). Возможны были также и неэтнические автономии, как-то: автономия грузин в Грузии и азербайджанцев в Азербайджане (Аджария и Нахичевань, соответственно). При этом во многих случаях компактного проживания большого числа представителей одного этноса внутри административного образования, в котором «титульным» был другой этнос (сотни тысяч азербайджанцев в Грузии, около двухсот тысяч лезгин в Азербайджане и т.п.), никакой автономии вообще не было.
Согласно советскому законодательству и практике, различным уровням автономии соответствовали различные уровни в культурной и административной иерархии. Предположим, союзным республикам полагалось иметь академию наук, ЦК Компартии и театр оперы и балета, а автономным – нет. Автономным республикам удавалось «выбить» университет (в частности, Абхазии удалось), а автономным округам – нет, поэтому в Карабахе и Южной Осетии университетов не было. Однако в любом случае эти образования воспринимались в качестве этнонациональных, неких «эмбрионов» национально-государственных образований. В столицах союзных республик, автономных республик и областей образовывались элиты, формировались полуподпольные национальные дискурсы, рождались мифологии, накапливались будущие претензии к Центру и соседям. Это предмет отдельного исследования, но стоит отметить, что в чрезвычайно полиэтничном регионе с многими межэтническими проблемами, после распада СССР в горячую фазу перешли только конфликты в бывших «официальных» этнических автономиях (Абхазии, Южной Осетии и Нагорном-Карабахе). Противоречия в других регионах компактного проживания этнических меньшинств не приводили к таким последствиям, хотя иногда эти регионы могли быть по численности «нетитульного» населения больше, чем вышеназванные. Например, в Грузии жило больше армян, чем абхазцев и осетин вместе взятых, но вооруженные конфликты произошли именно в Южной Осетии и Абхазии. Видимо, «формализация» этничности и институционализация производства и концентрации элит дает возможность более легкой политизации этничности при ослаблении внешнего давления.
В любом случае, в советское время обозначились две тенденции. С одной стороны, это образование метаэтнического региона «Закавказье», с другой – формирование прото-националистической парадигмы среди «титульных» наций национально–государственных образований региона. Оба элемента можно считать элементами модернизации. Первый – в качестве образования мультикультурной мэтаэтнической общности не на династическом «имперском», а именно на культурном поле: люди осознавали свою общность не в качестве подданных султана или шаха, но именно как общность культурную, выделяющую их из числа остальных подданных царя (или позже ЦК КПСС). Второй же элемент на практике был специфической формой становления национальных идентичностей в условиях СССР, похожей на тот процесс, который шел, скажем, в Восточной Европе XIX – начала XX в., где в недрах Австро-Венгерской Империи зарождались этнические движения и этнические идентичности, на основе которых потом, при распаде Империи Габсбургов в 1918 г., были созданы новые национальные государства.
Парадоксальным образом, эти два процесса могли идти одновременно и даже не мешать друг другу. Как, скажем, сейчас в Европе латышский национализм может не только не противоречить европейскому самосознанию латышей, но даже и усиливать его, так, скажем, грузинский национализм в 1970-х гг. вполне уживался с ощущением «кавказскости» Грузии, и даже поддерживался этим ощущением.
Однако процесс образования этнополитических идентичностей с железной логикой (описанной в работах Мирослава Хроха (Miroslav Hroch)) привел к тому, к чему, видимо, не мог не привести. Как только ослабла коммунистическая идеология и тип создаваемой на ее основе легитимности, появились возможности для относительно свободного выражения мнений и требований. С этого момента начала появляться собственно политика, и именно на этом этапе политизация приняла форму этнизации. Базис для политизации этничности уже был налицо: достаточное количество образованных и социально активных людей были готовы продуцировать идеологии, социализироваться в качестве политических деятелей, основывать различного рода группы и партии, расширять возможности общественного участия и возглавлять вновь возникающие движения. Потерянная к тому моменту марксистская идеологическая легитимность уже не могла скреплять империю, соответственно, сохранить ее можно было лишь с помощью аппарата подавления, который к тому времени тоже сильно ослаб. Либерализация в период Перестройки расширила возможности самовыражения, что, в свою очередь расшатывало империю. Был запущен маховик распада СССР.