— Во имя всего сущего, — закричал тот, — помоги мне! Ибо ужасный сируйт напал на меня в ночи.
— Постой, — глубокомысленно проговорил Каскет. — А что ты мне дашь за это?
— А-а! — вопил путник, погибая в зубах сируйта.
— Ты не очень-то многословен, — недовольно констатировал Каскет, собираясь идти. — Ради спасения своей жизни можно было бы сказать на пару слов больше. Но я уже ухожу. Говори скорей, не испытывая моего терпения долее.
— Я дам тебе земли, золото, драгоценные камни невиданной огранки, великолепные ткани, шитые серебром, легкие как серый дым на ветру…
— Где-то я это уже слышал, — пробормотал Каскет, быстро уходящий на юг.
Он пришел в город Ыбдуз, в котором никогда еще не бывал, но слышал, что здесь живут люди простодушные и бесхитростные. Каскету всегда нравились такие люди, умиляющие его своей честностью и верой в высокие идеалы. Поэтому он без колебаний решил остановиться здесь — в надежде разжиться хоть малой толикою денег, так как опал остался у хитрого старого колдуна, а возвращаться в замок снова Каскету вовсе не хотелось.
Он ввалился в первую попавшуюся таверну, дом с толстыми каменными стенами и с непристойными картинками над грубо сколоченными столами, и потребовал себе комнату и ужин, потому что был ужасно голоден — прошедшая переделка возбудила в нем зверский аппетит. Служанка внесла ужин — хлеб, холодное мясо и кувшин пива — в комнату, где разместился Каскет, и он, поужинав, крепко уснул.
Наутро он отправился осматривать город. Ыбдуз был город большой, но небогатый, что соответствовало характеру его жителей, промышлявших земледелием и разведением скота. Вдобавок он лежал далеко в стороне от торговых путей, редкие караваны заходили в него, чтобы проследовать на местный рынок, и их нечастым визитам отнюдь не способствовало то, что окрестные леса кишели разбойниками, хищными сируйтами и злыми колдунами, насылавшими черную порчу. Сами же местные жители почти все без исключения были людьми отталкивающего обличья, страдающими разными физическими недостатками, и многие из них в полнолуние оборачивались волками и страшными ящерами. Но, в общем, это были добрые и гостеприимные люди.
Толпа этих людей окружила Каскета на большой рыночной площади, куда он забрел, будучи по натуре человеком любознательным. Такое поведение Каскету совсем не понравилось. Еще секунду назад люди вокруг него были поглощены своими собственными делами, заключавшимися в том, чтобы похитрее надуть друг друга или стянуть то, что плохо лежит, и вдруг немая, но недоброжелательно настроенная толпа окружила его сплошным кольцом. Люди Ыбдуза молча и явно враждебно изучали Каскета. Наконец один из них, высокий человек с черной дырой вместо рта, сказал:
— Откуда ты, чужеземец, и расскажи нам также, чем ты занимаешься.
— Человек я мирный, — ответил ему на это Каскет, — идущий к святым местам храмов Нергала и Сотота, — кормиться подаянием, любитель тихой задушевной беседы и восторженный созерцатель чудес природы, кои являют нам справедливые и неусыпные боги.
Люди Ыбдуза с сомнением оглядели его.
— Нергал и Сотот весьма почитаемы в нашем городе, — сказали они, — но вокруг в лесах обретаются кровожадные и лютые банды разбойников. Ты не из их числа?
— Нет, нет, — горячо запротестовал Каскет. — Я не могу даже помыслить об убийстве — это приводит меня на грань нервного припадка, и я начинаю трястись и дрожать, словно осиновый лист на холодном осеннем ветру.
— А как ты относишься к детям? — спросили его.
— Дети, — сердечно произнес Каскет, — единственная отрада в моей отнюдь не достойной примера жизни, наполненной скверной и грехами. Эти божьи создания своим невинным лепетом и сиянием восторженных глазенок исцеляют мою душу, раненную мерзостями мира, и мне начинает казаться, что посредством этого я становлюсь ближе к небесам.
Жители города после этой речи восторженно зашумели. Их подозрительность как рукой сняло.
— Он — то, что нам нужно! — вопили в толпе женские голоса. — Он спасет их! Скажите же ему! Скажите!