Но о чем бы ни думал Иван, мысли его постоянно возвращались к одному. Перед глазами стояла развороченная и обгорелая капсула. Там, внутри нее — практически вечный, неуничтоженный сейф. А внутри сейфа лежал в пластиконовой коробочке несерийный, но отлично работавший возвратник. Где теперь он? Где капсула? Иди, ищи их в Пространстве, где тебе вздумается — хоть по эту сторону воронки, хоть по другую! И все же Иван не мог смириться с мыслью, что путь назад отрезан, что он никогда не вернется к бледно-голубому, занавешенному белой дымкой облаков шару, что он не увидит больше ни России, ни золотых куполов, сияющих над ней. Если бы он хоть на миг смирился с этой подлой мыслишкой, он тут же разжал бы руки, и все кончилось бы самым лучшим образом — его бездушное тело осталось бы лежать среди истлевающих змеенышей, в груде балок и железок, прутьев, арматуры, обломков зубов дракона, камней, пыли, песка, спекшихся сгустков зеленой крови и прочего мусора. Он так и не достиг дна. Руки отказывались слушаться его, они перестали цепляться за прутья скоб. Надо было дать им передышку. Иван скользнул в последний раз. И почувствовал удар в пятки. Он стоял на крошечной, шириной не более двадцати сантиметров, площадочке. Пропасть внизу была бездонна — луч прожектора во всяком случае не мог дна нащупать, растворялся во мраке. Зато прямо перед Иваном в стене колодца была какая-то круглая зарешеченная дверца с маленькой задвижкой. Дверца явно куда-то вела.
Иван сдвинул задвижку, распахнул дверцу — за ней был ход, настолько узкий, что страшно было в него залезать. Но Иван решился. Он подтянул тело к краю дыры, заполз внутрь и, прижимая лучемет к боку, пополз вперед. Свет он выключил. Сейчас надо было быть предельно осторожным.
Несмотря на всю бдительность, развязка оказалась неожиданной — лаз кончился столь внезапно, что Ивану показалось, будто часть трубы под ним обломилась. И он полетел вниз, не успев ни за что уцепиться. Падение было недолгим — почти сразу же Иван упал на спину во что-то мягкое, пористое. Он потрогал это что-то руками, но определить ничего не смог. Было такое впечатление, что он сидит то ли на большой куче сена, то ли на толстом куске поролона. Иван качнулся, потом привстал, подпрыгнул… и тут же провалился сквозь эту мяготь.
Теперь он лежал на зеленой и сочной траве в каком-то очень большом освещенном помещении, а может, и вообще на открытом пространстве. Во всяком случае, он не видел потолка, стен, если не считать небольшого навесика, крепящегося к трем на вид бетонным столбам. Навес тянулся куда-то вдаль и пропадал за растениями, имеющими густую, разросшуюся листву… Иван смотрел вверх, но в навесе не было ни дыры, ни пролома, сквозь которые он мог вывалиться. Все было непонятно и туманно.
Он вышел из-под навеса, задрал голову — перекрытий и сводов не было. Но не было и ощущения прозрачности высокого неба, не было облаков, не было светила, не было ничего определенного, Ивану тут понравилось еще меньше, чем в Колодце. Он не любил больших и открытых пространств, особенно в чужих мирах. Такие пространства всегда таили в себе угрозу. И все-таки у него возникло смутное ощущение, что этот мир замкнут, что он просто не видит в сгущающейся пелене далеких стен и сводов. Впрочем, все это могло и казаться.
Иван подошел к ближайшему дереву. Потрогал рукой ствол. Он был гладкий, розоватый лоснящийся. Тоненькие веточки отходили во все стороны от ствола и терялись в густейшей листве, даже непонятно было, как они ее выдерживают. Меж деревьями росли уже знакомые лопухи, повыше, поостойчивее. И были они не серыми, а светло-зелеными, мясистыми, но не менее изгрызенными и обломанными по краям, чем их родственнички на поверхности. Иван огляделся — все деревья и все лопухи росли тут явно не сами по себе, они были расположены в строгом геометрическом порядке. Да, это был явно не лес, не подлесок, это был парк, а может быть, и сад.
Иван взял лучемет наизготовку — его перестали прельщать неожиданные встречи. Да и вообще надо было быть поосмотрительнее, ведь в любую минуту могли показаться те, кто аккуратненько рассаживал эти деревья. А он уже встречался с обитателями «системы», знает, что почем! Но в то же время Иван ощущал, нет, знал точно, что ему просто грех жаловаться, что он должен радоваться, ведь мог бы уже трижды или четырежды за последние сутки погибнуть, а пока что судьба к нему благосклонна и все идет не так уж и плохо, к чему Бога гневить!