Ивану было нечего сказать. Он недоумевал — откуда им стало известно! Да и мало ли что! Какое они имеют право на таком шатком, полуреальном основании третировать его! Нет, бред, паранойя, шизофрения, алкогольный психоз! Причем тут Европа! Причем тут все они?! Его горло перехватило от ярости и обиды. И он ничего не ответил.
— А кое-кто поговаривает, что эта самая цивилизация тыщ на пять лет обогнала нас в развитии, чуете, чем пахнет?! Нет, вы уж сами там разбирайтесь. Только я вам скажу честно, от души, — голос усатого стих, стал проникновенным, дружеским, — никто вам не поможет — ни здесь в Европе, ни за океаном, ни у вас, в России. Не найдете безумцев. А моя бы воля, засадил бы я вас в психушку, где-нибудь подальше от людей, на одном из спутников Нептуна, всем бы покойнее было. Это ж надо, на такое замахнуться! Ну да прощайте, не нам вас карать, не нам и миловать. Надеюсь, с вами разберутся дома, не оставят без внимания, посадят, куда положено… а мы не причем.
Прощайте!
Иван уже не слушал усатого. Тот стал ему неинтересен. Напоследок он обернулся к Гугу Хлодрику и помахал ему рукой.
— Мы еще увидимся, старина, — сказал он, четко выговаривая каждое слово, — назло всем им увидится! До встречи, Гуг!
Земля. Россия. Москва
2478-ой год, май.
Внутри Храма было прохладной тихо. Иван сделал от дверей три шага, остановился, собираясь с мыслями, настраиваясь на нужный лад, потом размашисто и неторопливо перекрестился, склонил голову. Он не знал толком ни одной молитвы, не был знаком с обрядовой стороной: что и когда надо делать, куда идти в первую очередь, куда потом, кому и в каких случаях ставить свечу… Но это не смущало его ни в малейшей степени, последние полгода покой и умиротворение нисходили на него лишь в полумраке церквей, когда, отрешась от земной суеты и бестолковой мирской возни, он представал пред ликом Всевышнего, освобождал сознание от злобы и ненависти, зависти и желаний. В эти короткие мгновения бытия перед ним открывалось Вечное, и он ощущал в себе полную свободу, раскованность, он воспарял в выси горний, хотя, казалось, куда ему, космолетчику, избороздившему пол-Вселенной, воспарять! Но значит, было куда, он это чувствовал, он это понимал — не все постиг ум человеческий в Пространстве. И не все ему, видно, дано постичь! Всегда останется Тайна, пред которой надо найти мужество спокойно и с чувством собственного достоинства преклонить колени.
Еще каких-то полтысячи лет назад человечество кичливо заносилось, объявляя себя и свои составляющие венцами творения, заявляя, преисполнясь гордыней, что нет ничего непознаваемого в мире, и что почти все уже познано им, осталась, дескать, самая малость… Малость обернулась такими неизведанными глубинами, что Человечество, отринувшее гордыню и антропоцентризм, осознало недолговечность свою и преходящесть, задумалось, стоя над бездной, удержалось на краю — надолго ли? Превознося себя и глумясь на Извечными Силами Природы, человечество неостановимо падало вниз, умаляясь с каждым горделивым, кичливым словом. Осознав же свою малость и ничтожество во Вселенной, ощутив себя младенцем — несмышленышем, ползающим у подножия Престола Неизьяснимого, Человечество возвысилось и обрело свое собственное место в Пространстве. Дух обарывал Материю, доказывая первородство и неистребимую жизнестойкость, не было на его пути преград и заторов, ибо все преграды и заторы материальны, Дух же вездесущ и всепроникающ, границ для него нет, пределов — не положено.
Но не пришел еще, видно, тот час, когда вместилище частицы Духа — душа человеческая, обретет светоносную сущность и чистоту подлинную. И в 2478-м году душа эта оставалась ристалищем для Сил Добра и Зла, ведущих извечную борьбу. Не каждому дано понять смысл Борьбы этой, познать долю Ее, а то и просто догадаться о том, что идет Она. Ивана же Истина коснулась краешком своего белоснежного легкого крыла.
Он не понимал этого, не осознавал, он лишь чувствовал легкость и истинность прикосновения. И с него было достаточно и такой малости. К Ивану подошла невысокая и худенькая пожилая женщина, заглянула в глаза, добро и вопрошающе.
— Вы, наверное, впервые здесь?
— Да, — сознался Иван, — половину жизни провел в Москве, особенно в детстве, юности, а вот как-то не доводилось… все, знаете ли, издали любовался.
Женщина кивнула.
— Храм Божий — вместилище Духа. Как бы ни был он снаружи хорош, а внутри всегда лучше, — сказала она мягко, — хотите я вас проведу, познакомлю… Жаль вот только служба закончилась, ну да ничего, на первый раз вам, к этого достанет.