На мелководье юноша надергал с дна водорослей и, как мочалкой, прошелся ими по холке, спине, крупу и брюху лошади. Рыжеватая шерсть, высыхая, заигралась золотистыми искорками. Получив шлепок по крупу, жеребец выскочил на берег, обмахнулся мокрым черным хвостом и принялся щипать траву. Юноша вышел следом, попрыгал сначала на левой ноге, потом на правой, вытряхивая воду из ушей. Одежды на месте не оказалось, юноша поискал ее взглядом, посмотрел на лес.
— Эй, кто шутить вздумал?
Ответа не получил.
— Сейчас кто-то бедный будет! — пригрозил юноша.
Из кустов послышался девичий смех, хрустнула ветка.
Юноша прикрыл руками низ живота и смущенно гмыкнул.
— Ну, побаловались — и хватит, верни одежду.
— Не верну, — послышалось из кустов, — так ходи.
— Ну, ты скажешь! — возмутился он. — Отдавай быстро, бесстыжая!
— Не-а!
— Силой заберу и по мягкому месту нашлепаю!
— Ой-ей, какие мы грозные!
— Сейчас узнаешь! — Юноша рванулся к кустам. Девушка, прижимая его одежду к груди, перебежала в ельник. Укрытое зелеными волосами тело ее как бы растворилось между елками, заметны были лишь желтые кувшинки. Бежала она быстро, почти бесшумно и, казалось, не задевая колючих веток, которые больно хлестали юношу, мешали гнаться, и он вскоре отстал от девушки и потерял ее из виду. Выбравшись на лужайку посреди ельника, он тяжело опустился на траву и просительно крикнул:
— Эй, где ты там?
— Ау! — послушалось за его спиной. Юноша развернулся и устало произнес:
— Поигрались — и хватит, отдай.
— Не-а!
— Не могу же я голым вернуться в деревню!
— Тут оставайся!
— Ночь скоро, а сейчас идет русаличья неделя, сегодня четверг — Русальчин велик день: поймают меня — защекочут. — Он перекрестился и испуганно огляделся по сторонам. — Матушка не пускала меня на озеро, пока не пообещал, что купаться не буду и полынь из рук не выпущу. — Юноша посмотрел на свои пустые руки и закончил огорченно: — На берегу забыл!
Девушка весело засмеялась.
— А ты случаем не русалка?
— Нет.
— Что-то я тебя раньше не встречал. В деревне на том берегу живешь?
— Да.
— Ан, врешь! Я знаю там всех, а тебя — нет.
— А и вру — так что?!
— Ничего… Если ты не из той деревни и не русалка — тогда откуда ты?
— Из озера. Я не совсем русалка, я мавка.
— Ты — мавка?! — удивился юноша. — Мавки же — это утонувшие некрещеные младенцы, а ты вон какая — девица на выданье!
— Когда-то была маленькая, а теперь подросла.
— Да-а — Он почесал затылок, опасливо оглядел потемневший лес. — А ты меня не защекочешь?
— А как это?
— Ну, это… — юноша запнулся. — Не знаешь — и не надо.
— Я хочу знать, скажи.
— Ну, зачем тебе…
— Одежду не верну! — пригрозила мавка.
— Да я и сам не знаю, — схитрил он. — У подружек русалок спросишь.
— Они со мной не играют, говорят, маленькая еще. Вот когда стану русалкой…
— А когда ты станешь?
— Они не говорят. Спрошу, а они перемигиваются и хохочут, — обиженно сообщила мавка.
— Да-а… — Юноша опять почесал затылок и хитро улыбнулся. — Вышла б, что ли, на полянку, а то заговариваю и не вижу с кем.
Мавка вышла из ельника, села неподалеку от юноши, положив одежду посередине между ним и собой. Двумя руками она, нимало не смущаясь, перекинула волосы назад, открыв красивое детское личико, острые груди, плоский живот и пушистый треугольник в низу его. То, что юноша стыдливо отвел взгляд, она поняла по-своему:
— Некрасивая, не нравлюсь тебе?
— Красивая — выдавил он.
— Почему же отворачиваешься?
— Голая ведь, прикрылась бы, — он подтолкнул свою рубашку к ней.
— Зачем? — Не поняла она. — Тебе неприятно смотреть на мое тело?
— Приятно — потупив глаза, ответил он.
— Ну и смотри на здоровье — Она пересела ближе. — Мне нравится любоваться тобой, когда купаешься: ты тоже красивый. — Она дотронулась до его плеча, испуганно отдернула руку — Какой ты горячий!
— Разве?? — удивился юноша.
— Ну да! — Она взяла его руку и положила на свою грудь.
— Это потому, что ты холодная, — сказал он, все еще отводя глаза.
— Так погрей меня, — попросила она и прижалась к его плечу.
Юноша отпрянул и, сглаживая грубость, произнес:
— Ты не очень холодная.
Мавка тихо засмеялась, пересела вплотную к нему и дотронулась кончиком указательного пальца до висевшего на юношеской груди темно-коричневого деревянного крестика.
— Подари его мне.
— Нельзя, — сказал юноша. — Мне его при крещении надели. Вот крестишься, и у тебя… — Он запнулся.
— Я и хочу, чтоб ты меня крестил.
— Это поп делает, я не умею.
— А как умеешь, — предложила она и добавила с мольбой:
— Что тебе — жалко?
— Да нет, только силы такое крещение иметь не будет.
— А вдруг будет? — предположила мавка. — Попробуй, а?
— Ну, хорошо, — согласился юноша.
Торопливо пробормотав «Отче наш», он осенил ее троекратно крестным знамением, снял с себя гайтан с крестиком и надел на мавкину шею. Она задержала руки юноши на своих плечах, прошептала:
— Теперь я крещеная, и ты можешь взять меня в жены, прямо сейчас.
— Но ведь венчаются в церкви, — нерешительно возразил он, однако руки не убрал.
— Венчаются там, где влюбляются, — сказала мавка и поцеловала его.
Она лежала с открытыми глазами, смотрела на темное небо, на котором появились звезды, тусклые, еле различимые, и казалось, что они интересуют ее больше, чем торопливые ласки юноши, но вот ресницы ее затрепетали от боли, зрачки расширились и медленно сузились, а на губах появилась слабая улыбка. Рукой она принялась поглаживать юношу, стараясь попадать в такт его движениям, а когда он напрягся и застонал, мавка тоже застонала, потому что внутри нее разорвалось что-то очень горячее и растеклось по всему телу. Ей стало так жарко, будто окунулась в кипяток, и так же медленно, как остывает кипяток в теплую погоду, покидал ее этот жар и уносил с собой ее силы. Открыв глаза, увидела, Что небо посветлело, а звездочки исчезли, и вспомнила, что пора возвращаться в озеро. Она попробовала выбраться из-под юноши, тяжелого и холодного, не смогла и жалобно попросила:
— Встань, мне тяжело… Слышишь?
Он ничего не ответил и не пошевелился.
Собрав остатки сил, она все-таки выползла из-под юноши, встала на колени. Настороженно, будто дотрагивалась до чужого тела, провела рукой по своему лицу, шее, удивляясь, что они теплые, задержалась на левой груди, уловив толчки внутри.
— Живая… — засмеявшись, произнесла она. — Слышишь, я живая! — крикнула она и шлепнула юношу по плечу, твердому и холодному.
Не дождавшись от него ни звука, перевернула юношу на спину. На нее глянули переполненные белками глаза, и она вскрикнула от ужаса и закрылась руками, а затем упала головой на грудь юноши и зарыдала. Длинные зеленые волосы разметались по его телу, обнажив девичью спину с бледнорозовой кожей.
Ржание лошади, донесшееся от озера, заставило ее оторваться от юноши. Какое-то время на повсхлипывала, размазывая слезы по порозовевшим щекам, потом закрыла юноше глаза, поцеловала в губы.
— Мы будем вместе: где ты — там и я! — поклялась она и побежала к озеру.
На краю обрыва она остановилась, схватилась двумя руками за гайтан и, тихо всхлипнув, кинулась в омут. Разбежались круги, заставив пошуршать камыши, и на поверхность всплыли венок с измятыми кувшинками и деревянный крестик с порванным гайтаном.
