— Этого выпустить, — приказал Иван, чуть кивнув головой на усталого и растерянного монстра, забившегося в угол подобно дворняге и скулящего. — И все сжечь, не оставляя следа. Все! Сами сгорите последними.
Через десять минут, уже идя темным ночным лесом, он обернулся. Сихан Раджикрави плелся следом, ссутулившись, хромая на левую ногу и все время оглядываясь на полыхающее позади зарево.
Иван посмотрел в упор на первозурга. И сказал:
— Ты все знаешь. Ты сам решишь свою судьбу!
Он еще долго сидел на траве. И не смотрел в ту сторону, где Сихан Раджикрави, уже не трясущийся, спокойный и даже деловой, мастерил себе петлю из разодранной блузы.
Когда его тело перестало дергаться под низкой, дрожащей ветвью ели, Иван подошел вплотную, убедился, что жизнь ушла навсегда из черного гения, так и не сумевшего создать свой, лучший мир. И коснулся его груди ладонью. Распыленные молекулы канули в черную пропасть, чтобы уже никогда не собраться вместе.
Иван вздохнул горестно. Олег ошибся, этот несостоявшийся бог, больше подходящий на роль новоявленного Иуды, не сумел его обмануть.
С Полигоном было покончено, покончено было с Пристанищем… Иван долго смотрел на оплавленный крест, лежавший на его ладони. Потом расправил грубую стертую местами веревку, повесил крест себе на шею, прижал рукой к груди. Крест не холодил кожу, будто хранил еще сыновнее тепло.
Сын и Алена… было две жены, теперь ни одной. Слишком большая цена за Пристанище.
Не знает человек своих сил. И в этом спасение его. Слабый тщится не изжить себя прежде времени, рассчитывая тлеть в слабости своей вечно. Но силы его уходят неизжитыми, нерастраченными, а вечность смеется над ним, скаля желтые зубы и глядя из пустых глазниц. В бессилии рожденный уходит в бессилие и тлен.
Рвет жилы и изнуряет себя сверх сил своих сильный, будто поставил себе целью познать, есть ли предел ему и властен ли он над пределом тем. И падает, изнуряя себя с разорванным сердцем… или бежит за окоем умирающий, изнывающий, все претерпевающий и начинающий постигать, что не ему дано мерить силы свои и не ему определять пределы. Но упокоившись, умирает в покое, сытости и недвижении, порождая недоумение и пересуды — истлел изнутри несгоравший в огне да в пламени.
Слаб человек слабый. Слаб человек сильный. Из праха вышли — в прах уйдут, не оставив памяти о себе. Ибо непамятны слабость и сила, изжитая втуне. Род людской помнит выживших, ибо о них слагают предания и им поют славу. Их имена и лики остаются в книгах. Имена не слабых и не сильных, но выживших. И не помнит род людской, кто прокладывал дорогу, кто мостил мосты и торил пути, выжившие проходят по спинам погибающих героев, одолевших врага и вершивших победу… кто помнит о тех, невыживших?! Люди? Нет. Никто кроме Бога!
Возвращение изнурило Ивана. Он сам не знал, сколько времени проспал на каменном полу, уронив лицо на гудящие, большие руки.
Служка в черном растормошил его, запричитал по-бабьи:
— Чего ж ты на холодном-то улегся, мил человек, вставай давай, пойдем, там у меня застлано на лавке, вставай!
Иван долго глядел на него спросонья. Потом пробурчал:
— Нет уж, ты сперва меня на могилку своди. Потом греться будем.
— Какую еще могилку? — не понял служка.
Иван махнул рукой. До него дошло: все страшное, горькое и радостное, и сын, и его смерть, и могила, все прошло в той жизни, в этой никто о нем с Аленой и знать не знает, и слыхом не слыхивал. Ничего не поделаешь, меняя прошлое, меняешь и будущее с настоящим. А ежели прошлое пришло из будущего, по петле, тем более. Ну и слава тебе, Господи! Алена осталась в своем XXXI-ом веке. Сын просто… просто не родился, он никак не мог умереть, значит, и печалиться не об ком. Иван прижал ладонью к сердцу оплавленный крестик. Тот был холодным, почти ледяным. Ну и пусть, он один будет помнить Олега. Этого достаточно! И хватит рвать жилы! Хватит изводить себя! Покой и соразмерность. Вот главное! Старый Мир живет в нем, как живут все миллионы пращуров, братьев и сестер его Рода! Пора выходить на свет белый. Жертвы не были напрасны. Там теперь все иначе… можно было бы расспросить этого бородатого в черном, но лучше своими глазами увидать. Никакой нечисти на Земле нет, и быть ее не должно, ибо он уничтожил Пристанище, не дав ему народиться, а преисподняя может войти на Землю только из Пристанища. Господи, неужели все?!