Однако «поступающие в университет» знают теперь сочинения не только Баркова, но и тех современных авторов, которые пытаются заполнить «русским подзаборным» провалы в содержании, замаскировать недостаток художественности. Создаётся впечатление, что литература, целенаправленно использующая мат как одно из выразительных средств, - это всё же феномен не пушкинского, а нашего времени. Что это - раскрепощение духа или конъюнктура рынка, диктующего писателю свои законы, основанные на потакании самым низменным потребностям массового потребителя «чтива»? Часто говорится о том, что такая литература всего лишь отражает соответствующую ей реальность, что мы-де давно живём в царстве порнографии. Но почему-то некоторых из нас при этом не покидает ощущение: причину подменяют следствием.
Вот что пишет по этому поводу литературовед Владимир Новиков: «Надоело говорить и спорить о нормах употребления "ненормативной" лексики в устной и письменной речи. Не в императивно-запретительной, а в констатирующе-описательной тональности скажу: вообще-то благородные люди не матерятся. Исключение всегда составляла артистическая богема (впрочем, причастность к богеме предполагала сознательный отказ от претензий на благородство). Что же касается художественной литературы, то здесь приходится вновь припомнить знаменитые слова Л. Щербы: "...прелесть обоснованного отклонения от нормы". В современной прозе и поэзии такая прелесть и такая обоснованность использования мата - минимальны, случаи талантливого сквернословия - единичны» (Новиков В. Роман с языком. М.: Аграф, 2001. С. 258).
Однако в кругах «актуалов» преобладает совсем другое мнение. Так, в рамках фестиваля современного искусства «Территория», проводившегося осенью 2006 года в Москве, при активной поддержке Федерального агентства по культуре и кинематографии, состоялся поэтический вечер «100 минут поэзии» в Политехническом музее. В числе других со сцены знаменитого зала были публично прочитаны и такие стихи:
Когда я был микробом,
Меня е...и крупным ё...м,
И птицы пели у меня под нёбом.
Теперь я русский,
И кормят демоны меня капусткой,
Американцы из меня
Рыбу говорящую выловить хотят,
И немцы с криком «Русская свинья!»
Меня закалывают и едят.
На самом деле ведь я жид,
Мной Иегова дорожит,
Черт ё........й за мной бежит
Но когда совсем уже х.....о,
Помогает мне не Иегова,
А волшебный брянский мальчик Вова,
Которого я изредка е...,
Сняв с него жёлтое пальто,
И это несмотря на то,
Что он давно уже в гробу <...>
И так далее. Текст этот, лишённый намёка на спасительную барковскую иронию, сознательно нацеленный на оскорбление, принадлежит (внимание!) кандидату филологических наук. Предполагал ли А.С. Пушкин, что в будущем люди освободятся не только от цензуры, но и от нравственных норм, что диплом о высшем образовании, даже научная степень перестанут быть гарантией высоких эстетических предпочтений их морально деградировавших обладателей?
Ещё одна существенная проблема - национальный фактор. Вялотекущий литературный процесс распадается не только на бесчисленное множество течений и отдельных струй, но и на два основных русла - «патриотическое», в основном представленное писателями «коренной» национальности, и «либеральное», более сложно организованное. Затрагивая столь неблагодарную тему, я обращаю внимание читателей на то, что сам не принадлежу ни к одной из этих противостоящих друг другу группировок и, следовательно, сочувствую в равной степени обеим.
Нынешние «патриоты» стали выкристаллизовываться ещё в сталинскую эпоху, когда советское государство, находившееся перед вполне реальной угрозой военного поражения, в срочном порядке отказалось от исповедуемой ранее интернациональной доктрины и начало исподволь реанимировать отдельные атрибуты, стилистику и риторику Российской империи. Сейчас представители патриотического лагеря именуют себя «государственниками», в искусстве они, как правило, одиозные традиционалисты. Однако выведенный и скудно подкармливаемый ими в литературе уродливый змеёныш- кольцовско-есенинский гибрид - абсолютно нежизнеспособен. Громогласно объявляющие себя в поэзии наследниками классиков, по сути, они осуществляют обречённую сначала на смех, а затем и на смерть реинкарнацию малограмотного крестьянско-разночинного стихотворчества XIX века.
В отличие от «патриотов», «либералы» с разной степенью откровенности заявляют о своём неприятии русской культуры. Как бы в насмешку над ней, именно представителям этого «течения» все девяностые и последующие годы было предоставлено право осуществлять контроль над основными финансовыми и издательскими ресурсами, что открывало широкие просторы для пиара и обогащения. Маргиналы из этого круга вызывают наиболее сильное читательское неприятие (что совершенно естественно в национальном контексте), а в целом всё направление, для которого русская традиция - пустой или режущий звук, ведёт литературу из ниоткуда в никуда.
Разумеется, в той или иной обособившейся субкультуре существуют свои «гении» и «злодеи», имеются на счету определённые художественные достижения, преобладают в разное время те или иные тенденции, но общее, главное в них - разрыв с высокой классической традицией и даже агрессия против неё.
Всё это заставляет сделать пессимистический вывод: литература (думается, что только литература вырождения) неудержимо стремится к финалу. Однако не будем забывать, что история искусства не раз переживала времена упадка, после которого неизменно наступала пора возрождения. Ренессанс всегда начинается с возрастания интереса к наследию предшествующих эпох. При этом произведения, несущие в себе прогрессивные, а никак не регрессивные качества, выделяются как основные. Таким образом, происходит бесконечное постулирование традиции. Поэтому я не призываю к консервации культуры в её нынешнем состоянии, к замораживанию происходящих в ней процессов. Уразумевшему нехитрый принцип поступательного движения истории искусства нетрудно уже сегодня разглядеть и пестовать в нём ростки грядущего ренессанса. В профессии писателя это благородное дело начинается с усвоения элементарных азов - с литературной учёбы.
Глубоко актуальный стих
Момент решительный настал,
Вскипела праведная злоба,
Восстал на пидоров журнал
И дружно на свою защиту
Встают поэты-мужеложцы.
А я скажу вам, содомиты -
Традиций русских вы не трожьте!
У нас поэта убивали,
Но в жопу не ебли его,
Здесь не было своих Уайльдов,
И не было своих Рембо.
Здесь есть для пидоров балет,
Парикмахерское есть искусство,
Но, чтобы пидор был поэт,
Вот это как-то не по-русски.
Коль пососать ты любишь хуй
Пуанты надевай и пачку
Иди на сцену и танцуй
Но на фига бумагу пачкать?
Поэт здесь - больше, чем поэт.
А пидарас в России – банщик.
Или, в грозу военных лет,
Допустим, юный барабанщик.
У нас поэт был гражданин,
Его не возбуждала срака,
А нынче стал сплошной Куз(ь)мин
Хоть с мягким знаком, хоть без знака…
В.Емелин