Когда я, наконец, закончил, время обеда тоже подходило к концу. Позавтракать я не успел, и голод жгутом скручивал пустой желудок.
Я пришёл в столовую в третьем часу, и там уже почти никого не было. В приоткрытое окно задувал колючий зимний ветер, остужая и освежая душный воздух помещения. Залетавшие с ветром снежинки падали на стол у окна и быстро превращались в капли воды, тускло поблёскивавшие в мертвенном свете ламп.
Столовую обволакивала какая-то сонная атмосфера: неторопливо жевали синтетическую пищу немногочисленные посетители, медленно передвигались раздатчицы у стойки, зевала, не прикрывая рта, толстая кассирша.
Взяв себе какой-то остывшей еды, я, стоя с подносом в руках, обвёл взглядом помещение в поисках знакомых. За одним из столов у стены я увидел Вику, новую сотрудницу из соседнего отдела, и подсел к ней. Невысокая, но с ладной фигуркой, очень обаятельная, с тёмными, длинными, слегка волнистыми волосами медного отлива, с ясными глазами, смотрящими внимательно и дружелюбно, она понравилась мне с первых же дней её появления у нас на фирме, но до сих пор не было случая познакомиться поближе. Мы немного поболтали о том, о сём, и, пользуясь моментом, я пригласил её вечером поужинать в давно приглянувшееся мне кафе. Она, улыбнувшись, согласилась. Мы обменялись телефонами и до вечера расстались, разойдясь по своим отделам.
В нашем отделе царила суета: все куда-то бежали, с кем-то говорили, что-то выясняли, стараясь, видимо, нагнать время, упущенное из-за проблем с виз-сетью. Мне же, наоборот, было совершенно нечем заняться, и я, найдя самый незаметный, на мой взгляд, угол между шкафом и окном, клевал носом над раскрытым для конспирации техническим руководством…
Ближе к вечеру к нам в отдел вновь наведался шеф. На сей раз он выглядел куда более довольным, нежели утром, и даже улыбался. Поговорив о чём-то для виду, он отпустил весь отдел раньше времени домой — не иначе тот клиент, которого он так боялся потерять, простил шефа.
На улице уже начало темнеть и заметно потеплело. С неба падали крупные мягкие хлопья снега, настилая пушистый ковёр, который не успевали счищать автоматические уборщики. Снег надевал белые шапки на пёстрые вывески увеселительных заведений и более строгие — фирм и госучреждений. На улицах было мало прохожих: рабочий день ещё не закончился, и старательные двуногие муравьи послушно трудились в своих стеклобетонных муравейниках.
Когда я пришёл домой, до встречи с Викой оставалось ровно два часа. Голова после рабочего дня гудела, и я решил немного вздремнуть. Чтобы не проспать, завёл будильник в телефоне.
Разбудил меня, однако, очередной звонок шефа. Его весёлое настроение успело куда-то улетучиться. Говорил он спокойно и беззлобно, но этот его тон меня особенно настораживал.
— Олег, — начал шеф, — у нас опять проблемы с сетью. Второй раз за день, между прочим.
— Опять? Но когда я уходил, всё было нормально.
— А сейчас нет. Засбоил узел в бухгалтерии, они там что-то попытались сами исправить… В общем, теперь ничего не работает. Так что ты сходи, посмотри, разберись.
— Да я и так с пяти утра на ногах. Неужели нельзя до завтра подождать?
— Нельзя.
— Но не могу же я работать двадцать четыре часа в сутки, в конце-то концов! И вообще, у меня свидание.
— Да начхать мне на твои свидания! — внезапно заорал шеф. Я так и представил, как побагровело его лицо. — У меня тоже своих дел по горло, а тут ещё с вами, недоумками, возиться! Уговаривать, ублажать… Чтоб к десяти часам всё сделал, иначе выгоню к чёртовой матери! Да ещё в личную карту такую характеристику впишу, что тебя даже в магазин продавцом не возьмут.
С этими словами шеф отключился. Неуравновешенный он всё-таки тип. И лезть не в свои дела любит — сам, непосредственно, руководит половиной отделов, нашим в том числе. Эта боязнь шефа делегировать часть обязанностей кому-нибудь другому напоминала паранойю. Удивительно, как под таким «чутким руководством» фирма до сих пор не развалилась.
Тем не менее надо было идти на работу. Как бы ни хотелось послать её подальше, обстоятельства оказывались сильнее. Автоматизация большинства производств выгнала на улицы толпы людей. Многих тут же засосала в свои недра бурно развивающаяся сфера услуг. Те же, кто поспособнее, получили новое образование и тоже нашли себе нишу, так что повальной безработицы не случилось. Однако найти теперь приличное место практически невозможно. Поэтому мне бы очень не хотелось, чтобы шеф исполнил свою угрозу.
Перед тем, как уйти, я позвонил Вике.
— Извини, мне страшно неловко, но мы не сможем сегодня встретиться. Шеф взбеленился совершенно. Орёт, грозится с потрохами меня съесть, если сейчас же не приду.
— Хорошо. Я понимаю.
— Ты только не сердись.
— Я не сержусь…
С тяжестью на душе отправился я на работу. На работу, которая, будучи интересной, уже успела, тем не менее, опостылеть. Изматывающий график с постоянной беготнёй и срочностью, с пятиминутной готовностью двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, припадки гнева идиота-шефа — всё это хотелось скомкать и выбросить, как ненужную бумажку, бумажку весом в полтонны…
Стандартизированный конторско-офисный мир… он не терпит инакомыслия, не терпит свободы. Монотонная череда коридоров, ряды однотипных комнат и отсеков — они нивелируют понятие личности. Индивидуальность не нужна в этом мире. Будь как все. Оставайся винтиком в чудо-машине, спицей в двуедином колесе производства и потребления. Сверяй время по часам начальника каждые десять минут в предвкушении передышки и страхе не успеть, не сделать в срок, выбиться из расписания, нарушить утверждённый график. Живи для корпорации, чтобы изредка получать от нее подачки. Служи «прогрессу», чтобы рабски самозабвенно радоваться безделушкам, завёрнутым в блестящие обёртки рекламы.
Не таким видели прогресс в девятнадцатом, двадцатом и даже в начале двадцать первого века…
Следующий день прошёл неожиданно спокойно, без суеты. Казалось, что у каждого сотрудника фирмы внезапно закончилась работа — все занимались преимущественно своими делами. Время еле волочило ноги, и в отделе воцарилась скука. Даже очень деловые люди, поддавшись общему расслабленному настроению, непрестанно зевали и, чтобы не заснуть, заводили длинные бессодержательные разговоры.
Наконец рабочий день кончился, и все дружно ринулись к выходу. Идя по коридору, я встретил Вику. Хотя она и говорила, будто всё нормально, было заметно, что её обидело моё вчерашнее поведение. Она пыталась этого не показать, но в её взгляде проскальзывало недовольство, и фразы получались порой резковатыми.
К концу разговора она, однако, оттаяла и согласилась в выходные съездить за город покататься на лыжах. Я клятвенно заверил её, что на этот раз никуда не пропаду.
Настала суббота. Наконец-то мне удалось выспаться, так что голограмма сегодня была не нужна. Умывшись и позавтракав, я позвонил Вике и сообщил, что выхожу. (Мы жили на противоположных концах города и потому договорились встретиться прямо на лыжной базе.)
День выдался солнечным и тёплым — градусов пять мороза. Лыжную базу обрамляли сугробы, и их ослепительная белизна резала отвыкшие от дневного света глаза. Белоснежную чистоту поля оттенял сосновый бор, начинавшийся в ста шагах за одноэтажным бревенчатым строением, в котором, помимо собственно базы, располагалась небольшая закусочная. От лыжной базы уходили несколько трасс, и по ним катились немногочисленные пока лыжники.
Уже сам вид этой залитой солнечным светом зимней природы наполнял душу неизъяснимой радостью.
Любуясь открывшейся взору картиной, я неторопливо подошёл к базе. Не успел войти внутрь, как раздался звонок телефона. Думая, что это Вика, я ответил, но, услышав голос шефа, сразу же отключился. Телефон тут же зазвонил вновь.
Не обращая на него внимания, я прошёл в закусочную. Взял с ближайшего столика коробочку с зубной нитью, сунул её в карман и направился в туалет. Телефон продолжал трезвонить.
Звонки не прекратились и в туалете. Поступая через волновой модулятор непосредственно в мозг, они вызывали раздражение большее, нежели сотня назойливых комаров.