№ 4
Андрей Самохин
МЕШОК КАРТОШКИ
— Они сказали: «Бегите! Кто найдёт спрятанный в подъезде мешок картошки, тот останется здесь. Остальные отправятся туда»… И мы рванули с низкого старта, как будто за нами гнались волки. А они стояли с хронометрами и, щурясь, смотрели, как мы бежим на огромные эскалаторы.
Они всё видели и примечали: как мы топтали друг друга, как лезли по головам. Самые неистовые забирались на шиты между эскалаторами, пытаясь бежать по ним быстрее, чем ползли вверх ступени. Ну и проваливались туда — молотило их шестерёнками — только брызги летели. Но некоторые по этому месиву всё же успевали добраться наверх раньше, чем остальные…
Старик замолчал, смотря в окно, где шелестел на искусственном ветру яблоневый сад.
— Дед, и ты бежал по головам? — замерев, спросил старика черноволосый мальчик лет двенадцати. А его младшая, светлоголовая, сестрёнка только раскрыла рот от ужаса, слушая рассказ дедушки.
— Да нет, — пожевав губами, продолжал дед, привычно покосившись на буреометр в простенке. — Мы с товарищем сначала сдуру стартанули, как на кроссе, а потом уже на эскалаторе сообразили: а чего бежать-то?! Ведь никто не знает, где этот мешок спрятан, один он или много их, да и вообще есть ли они?
— Дед, а что такое картошка? — снова перебил старика пытливый внук.
— Ну, это такой овощ, он рос в земле, его сажали, поливали, а потом ели с маслом и с солью. Вкусная штука…
— Такая же вкусная, как рапунок? — отважилась спросить девочка.
— Ну, это кому как, — усмехнулся дед. По мне — так ничего вкуснее настоящей сортовой картошки, тамбовской или рязанской, и быть не может. Вам не довелось её попробовать…
Большие часы на ИК-камине гулко пробили полдень. Вот-вот должны были прийти на обед после утренней смены родители.
— Мы вышли с товарищем в город, — продолжал старик, — и начали глазеть на подъезды. Хотели понять: гае они там этот мешок запрятали? Знали уже, что спешить некуда. Так же и некоторые другие поступали. А остальные в это время суетились, бегали, как полоумные, туда-сюда между вонючими подворотнями…
Последние слова старика прервал мелодичный звонок вакуумных дверей. В комнату ввалились, снимая на ходу перчатки и комбинезоны, раскрасневшиеся, оживлённые мужчина и женщина средних лет.
— Папа, ты опять свои бредовые сны детям рассказываешь! — с весёлым упрёком накинулась на него от дверей женщина, — пожалей ты их бедные головушки!
— Да уж, Матвей Иванович, — поддержал её рослый бородатый мужчина с мужественным липом. — Зачем им эти бредни?! Вокруг столько дел — реальных, больших, — он провёл рукой по волосам, словно ощущая в руке зримую тяжесть и ответственность этих дел, — а вы их какими-то страшными сказками морочите… Ведь сами рассказывали, что по дороге сюда, каких только странных снов не снилось! А вы им эти сумерки разума за чистую монету… Я. вот, правда, удивляюсь вам, — продолжал мужчина, садясь за стол. — Вы герой Освоения, кавалер двух орденов Красной Звезды. Неужели все эти опасности, свершения, которые вам довелось пережить здесь, не выветрили из головы эти дурацкие сны?!
— Это сны о моей потерянной родине, — беззлобно и почти покорно проговорил старик. Он явно хотел уйти от докучливого спора. Ведь, по сути, его дети были правы! Кряхтя, он приподнялся из кресла и, приволакивая покалеченную ногу, вышел в сад.
С годами тоска по оставленной навсегда и, как одно время казалось, навсегда забытой Родине всё сильнее давила старика. Он ведь почти и не помнил её — выслали его совсем молодым вместе с сотнями таких же бедолаг… Сколько погибли и сошли с ума в дороге, сколько сгинуло здесь! Из его призыва выжила, наверное, десятая часть… Да и из следующих — немногим больше.
Уже давным-давно всякая связь с Большой землёй оборвалась, и колонисты навсегда остались один на один с новой родиной. Пришлось учиться многому. И самому главному — выжить самим и обеспечить безопасную жизнь следующим поколениям.
Они действительно многое сделали: есть чем гордиться. Но почему так часто щемит сердце от этих воспоминаний — снов, как они говорят?