— Инструментом, механизмом… А где же человек? Где — мой сын, которого я растил?
— Моя любовь к тебе останется прежней.
— А я смогу видеть сына в куске металла?
— Извечная проблема, любить душу или тело… Признаю, внешне я буду как робот. Но во мне останется моя человеческая душа.
— Сомневаюсь. Вы неизбежно противопоставите себя людям. И скоро придёте к выводу о необходимости их устранения. Людей много, они потребляют столько ресурсов…
— Брось, отец. Не будет войн роботов с людьми. Это сказки для детей. Люди сами захотят столь же легко переносить сверхвысокие и сверхнизкие температуры, огромные перегрузки, давление в сотни атмосфер, полное отсутствие кислорода. В освоении космоса человечество не сдвинется с мёртвой точки, если не решится менять себя, исходя из новых задач.
— А так ли нужен космос? Он лишь прикрытие. Вам интересно. Привлекают технические возможности, игрушки. Вы как дети.
— Многие видят в нас героев.
Отец потёр лоб:
— Ты уже всё решил…
— Да, решил. Трансформация дорога. И право на неё получают лучшие — те, кто обладает интеллектуальным совершенством, психической стойкостью. Мы станем передовым отрядом человечества.
— Боюсь, вы станете его могильщиками.
— Я буду иначе выглядеть — только и всего. Но моя личность сохранится. Представь. По собственной воле копировать сознание, помещать копии в целую группу разных аппаратов… Идеальный экипаж, никакой психологической несовместимости. Единство, неведомое людям раньше.
Отец смотрел с горечью. Видимо, думал о том, что скоро глаза родного человека заменят объективы.
— Мать не дожила… — сказал он. — Сын, её плоть и кровь, станет куском железа…
Прощание вышло ещё более неловким, отчуждённым.
Покинув двор, сын аккуратно запер калитку. Зашагал к машине. Разговор ничего не изменил.
Что поделаешь… Так было всегда. Конфликт поколений.
Унылый коттедж, отцовская раковина, удалялся, таял в сумерках. Но мысли занимало другое.
Венера. Давление около ста атмосфер, температура достигает четырёхсот шестидесяти градусов. Плотный облачный покров, насыщенный парами серной кислоты. Чудовищные ветра, чудовищная турбулентность.
Он словно уже там. Oтливающая синевой черепаха на гусеницах. Его сознание почти сроднилось с изменённым обликом. Не зря сотни часов проведены за тренажёрами, в кабине симулятора. Обтекаемый, сплющенный корпус выполнен из оптимальных сплавов, не подверженных коррозии, надёжных, прочных. Реактор снабжает энергией системы. В полёте уже не нужны большие запасы воды, пищи и дыхательной смеси. Нет проблем со здоровьем. Ходовая часть и манипуляторы готовы к работе всегда.
Он человек, изменивший себя, чтобы изменить враждебный мир, сделать его пригодным для жизни людей.
Разве это не искупает всё?
Юрий Молчан
СВЕТ ОСЕДЛАВШИЕ
Гул голосов в конференц-зале стих, когда космонавты и ведущий в костюме с галстуком-бабочкой вошли в боковую дверь и сели на длинный стол. Перед каждым из двух космонавтов стоял микрофон, на лацкане пиджака у каждого бейджик с именем: «Иван Татарский», «Данила Берш».
— Добрый день! — приветствовал собравшихся тонкий, как жердь, Татарский.
— Здравствуйте, — прогудел здоровяк Данила. Он скользнул взглядом по белоснежной скатерти, которой был убран стол, бутылкам с искрящейся пузырьками газа минеральной водой. Данила облизал пересохшие губы и наполнил свой стакан. Ему пресс-конференции никогда не нравились, как впрочем, интервью и журналисты вообще. В отличие от Ваньки Татарского, тот всегда общался с ними легко, с удовольствием.
— Итак, господа, — начал ведущий конкуренции, сидевший слева от Татарского. — Первый вопрос!
В зале передали микрофон худому журналисту с блестящей в свете ламп лысиной.
— Семён Катков, «Вести сегодня». Иван и Данила, через несколько часов вам предстоит совершить полёт на корабле, который может развивать скорость, превышающую скорость света. Вы будете первыми. Что вы чувствуете перед таким эпохальным полётом? Татарский наклонился к микрофону:
— Возбуждение и адреналин. Это будет незабываемо!
Ведущий кивнул:
— Следующий вопрос.