Но стоит вам свернуть с автострады, как вы попадаете в лабиринт старых узких улиц. Здесь расположены церкви и правительственные здания первых лет республики. Многие из этих зданий украшены всякими завитушками и напоминают старинные особняки, они потемнели от тропического солнца и дождей и стали почти черными. Автобусы едва могут повернуть за угол, так здесь узко, и нередко они заезжают на иссеченный трещинами тротуар.
Трущобы начинаются дальше, на склоне гор. Это чудовищное скопление жалких лачуг, беспорядочно громоздящихся друг на друга. Узенькие полоски земли между домами завалены всяким хламом и заросли сорной травой: здесь нет ничего похожего на улицы или дороги, есть только извилистые тропинки, залитые помоями и нечистотами, и когда идет дождь, они превращаются в мутные грязные ручьи.
В этих трущобах находят пристанище многие эмигранты: одни остаются здесь временно, другие — на всю жизнь. Каждый месяц сюда приезжают тысячи этих несчастных; у многих нет ничего, кроме рубашки на теле, но зато все они страстно мечтают о богатстве, с фаталистическим терпением ждут своего счастья и ни за что не хотят уезжать из столицы. На каждом шагу здесь звучит иностранная речь.
На много миль вокруг Каракаса раскинулись дачные поселки, здесь живут те, кому более или менее повезло. Чаще всего это очень скромные домики, так тесно прижавшиеся один к другому, что между ними растут всего два-три банана да несколько вьющихся растений.
Хотя на городских окраинах и расположено несколько промышленных предприятий, тем не менее Каракас был и остается в первую очередь административным, деловым и финансовым центром Венесуэлы.
О шофере
Шофер, который везет нас к Ориноко, является ярким представителем новой «кочевой» профессии. На своей великолепной машине он в кратчайшие сроки доставляет людей в самые отдаленные уголки страны, часто по диким и неизведанным дорогам. В любое время дня и ночи он готов сесть за руль, чтобы, только что вернувшись из одной поездки, отправиться в другую. Его профессия требует точного расчета, вдохновенной импровизации и огромного напряжения сил. Большую часть жизни он проводит в пути, этот «Летучий голландец» шоссейных дорог. Устремляясь вдаль, он бросает дом и семью, ибо судьба оставила ему только его машину и маршрут.
Наблюдая за нашим водителем, мы получаем первое представление о психологии южноамериканского шофера. Автомобильные катастрофы, ставшие роковыми для кого-то другого, или дорожные происшествия, приключившиеся с самим шофером, не являются для него грозным предупреждением. Он продолжает ездить так же неосторожно и так же безрассудно лихо, как ездил раньше. Он уверен, что никакой беды с ним случиться не может: в катастрофы попадают другие, а не он. Значит, он водит машину искуснее, чем они, а быть может он просто удачливее других и находится под особым покровительством судьбы. А раз так, ему не страшен никакой риск.
Оказалось, что у него есть только одна страсть: страсть к музыкальным программам коммерческого радиовещания. Он весь изнывает от наслаждения, слушая эти постоянно повторяющиеся обрывки мелодий и красноречивые разглагольствования о рекламируемых товарах.
И вот мы несемся через высокогорные равнины под оглушительный аккомпанемент радио. Рождественские гимны в исполнении детского хора сменяются хвалебными гимнами в честь электроприборов «Дженерал Электрик», сухого молока «Венус» в «лучшего в мире» пива «Эль-Хенекен».
Эти радиопрограммы служат для нашего шофера и единственным средством общения с культурой, и духовной пищей, и утешением на диких степных дорогах, и развлечением в те долгие дни, которые он проводит за рулем.
На остановках он держится застенчиво, как бедный родственник. Сам он без специального приглашения ни за что не подойдет и не притронется ни к еде, ни к питью. Но стоит вам жестом пригласить его — он уже тут как тут. Денег он почти не тратит, и единственное, что он себе позволяет, это опустить монету в музыкальный автомат, и тогда вое вокруг оглашается ревущей на все лады музыкой.
Программа нашего путешествия составлена так, что по нескольку дней подряд шоферу почти нечего делать. Это решительно выбивает его из колеи, он просто не знает, куда деваться от скуки. Предоставленный самому себе, он кажется растерянным и несчастным. Что же, собственно говоря, с ним происходит? Очевидно, все дело в том, что остановки выбивают у него почву из-под ног, и без автомобиля он чувствует себя одиноким и потерянным. Его жизнь проходит на дорогах, в стремительно мчащейся машине. И когда мы снова трогаемся в путь, лицо его сразу проясняется, и он летит как на крыльях, что-то напевая под обрывки мелодий, несущихся из приемника.
Дорога к Ориноко
От Каракаса автострада бежит вверх, широкими зигзагами пробираясь между горами, и заканчивается на высоком плато. Здесь над пропастью парят орлы, а светло-серые утесы мрачно вырисовываются на фоне синеющих горных склонов. По всему плато разбросаны бензозаправочные станции и открытые рестораны, сверкающие такими яркими красками, что от их металлического блеска звенит в ушах, а царящую в горах тишину то и дело разрывает бешеный треск моторов.
Здесь же берет начало панамериканское шоссе — обычная асфальтированная дорога, которая вскоре делается узкой и извилистой. Она проходит через маленькие городки, через старые узкие аллеи с белесыми стволами деревьев, через расселины скал. Сгрудившись в этих тесных дефиле, напоминающих бутылочное горлышко, машины вытягиваются в цепочку и медленно двигаются двумя встречными рядами, едва не задевая друг друга.
Перед Маракаем дорога к Ориноко сворачивает в юго-восточном направлении и бежит дальше мимо светло-зеленых возвышенностей.
Вдоль дороги одиноко стоят ветхие хижины. В тени сидят их обитатели и словно чего-то ждут.
Коровы и мулы пасутся у самой дороги; нередко они ложатся отдохнуть на ее проезжей части или бредут по ней, не обращая ни малейшего внимания на машины. В этом случае шоферы вынуждены либо объезжать, либо сгонять их с дороги, осторожно упираясь радиатором машины в зад или бок упрямого животного.
Внезапно набегает волна каких-то неведомых ароматов: возможно, это сильный запах пряностей, а может быть, благоухание цветов, и вам даже кажется, что у этого благоухания есть цвет — желтый или фиолетовый. Так может пахнуть анис или тимьян бальзам или лилии. Начинается дождь, вернее, маленький дождик, чьей влагой сейчас задымятся земля и вся растительность. Благоухание возникло как раз перед дождем, словно в предчувствии его.
Синие дали над горной равниной! Они необъятнее морских, горизонт здесь выше и бесконечно дальше. Огромные массы облаков словно застыли в необозримых небесных просторах или тихо плывут над землей, непрерывно меняя свой облик. Они образуют причудливые нагромождения мрамора и белоснежные ущелья, а между ледяных обрывов вдруг возникают фантастические очертания голубого храма. Стены обрывов становятся все чернее, чернее, и вот уже они грозно нависают над землей, словно тяжелые горные хребты.
Где-то очень далеко идет сильный дождь, и кажется, будто небо прорезает гигантский пучок темных лучей или на небесную арфу вдруг натянули струны. Но вот тучи рассеиваются по всему небу, превращаясь в легкие букеты цветов или стада пасущихся ягнят.
Эль-Тигре — город нефти
Уже наступил вечер, когда высокогорная равнина превратилась в желтую степь. Царство травы и теней от облаков, бегущих над степью. Наконец исчезают и последние кустарники, высохшие, запыленные и жесткие, словно сделанные из стальных прутьев.
Высокие и острые стебельки травы тоже стали такими жесткими, что разжевать их не под силу даже мулам. Ветер не колышет их, и под его порывами они только вздрагивают, твердые и непреклонные.
Сейчас здесь самое засушливое время года, и ни одного стада вы не увидите на этих голых степных равнинах. Весь скот либо перегнали на новые пастбища, либо отправили на бойни. А некоторые животные пали от голода, и их высушенные солнцем скелеты уныло белеют между вздрагивающими пучками травы.