— Стой!
Но Хаугланд уже бросился назад к люку и запер его за собой. Он начал подыматься по железным скобам лестницы наверх, но в середине здания труба оказалась забитой. Пришлось ползти назад. И тут он заметил железную дверцу. Перочинным ножом открыл ее. Между тем гестаповцы тоже открыли люк. Хаугланд выбрался через дверцу на крышу.
— Я побежал по крыше, кто-то бежал за мной. Не оглядываясь, я выстрелил из автомата... Перескочил на крышу пониже... На стену... Ясный апрельский день. На улице девушки в ярких платьях. Позванивали на рельсах трамваи. Хочу спрыгнуть на тротуар — передо мной немецкие солдаты. Оцепление. Я нажимаю спусковой крючок, выпускаю в них целый магазин...
Картина кончалась на этом месте. Что же было дальше?
— Они никак не ожидали моего появления сверху... Держа автомат наперевес, прыгаю прямо на них... Они отпрянули: наверное, решили, что вслед за мной прыгнут другие. А я перебежал через улицу, бросил в подворотню автомат, смешался с прохожими. За углом вскакиваю в трамвай... Проезжаю остановку. И около кладбища Вольфрельсенграулунд прыгаю на ходу, перемахиваю через кладбищенскую стену...
А там много людей. Из кладбищенских ворот выхожу на улицу вместе с другими и иду к Гуннару Сёнстеби, где все уже наготове... Он вместе со мной прыгал с парашютом еще в первый раз!.. Гуннар достает из шкафа комбинезоны строительно-ремонтных рабочих, мы садимся на велосипеды и едем по шоссе на восток, в Швецию...
Ехали мы спокойно. Когда издалека видели подозрительных людей, сходили с велосипедов, садились у обочины с лопатками и молоточками — делали вид, что проверяем или чиним дорогу... У Гуннара были на этот случай и документы заготовлены.
Я вспоминаю слова Хейердала: «Кнут всегда выходил сухим, шла ли речь о тяжелой воде или о бурунах».
Вот и вся моя история... Снова Швеция, снова Англия.
Лейтенант Хаугланд — звание это он получил тогда, когда жил в роддоме, — вернулся домой после освобождения вместе с частями норвежской армии.
Постскриптум к путешествию на «Кон-Тики»
— С тех пор потянулась спокойная армейская жизнь — хотя я чувствовал себя уставшим от войны и у меня пошаливали нервы, — до того дня, когда пришла из Лимы депеша от Тура Хейердала, с которым мы подружились в Англии во время войны:
«Собираюсь отправиться на деревянном плоту через Тихий океан, чтобы подтвердить теорию заселения южных морей выходцами из Перу, — телеграфировал Хейердал. — Хочешь участвовать? Гарантирую бесплатный проезд до Перу, а также хорошее применение твоим техническим знаниям во время плавания. Отвечай немедленно».
«Бот отличная разрядка для нервов», — подумал я и пошел к начальству попросить отпуск для отдыха и лечения нервов на два месяца. А на следующий день телеграфировал:
«Согласен. Точка. Хаугланд...»
Дальнейшее известно. Правда, отпуск пришлось продлить — сто один день были мы на «Кон-Тики»... Но нервы мои успокоились. Знаете, великая вещь переменить на время занятия...
Я вспомнил о Нансене, который за пятнадцать месяцев, проведенных во льдах, прибавил в весе десять килограммов, и легко поверил Хаугланду в том, что сто один день и сто одна ночь на плоту «Кон-Тики», отданном в безбрежную власть Тихого океана, могут укрепить самую расшатанную нервную систему.
— Решающую роль в таких предприятиях играет руководитель, который даже при плохой команде может сделать многое, — говорит Хаугланд. — Хейердал — прекрасный организатор... Амундсен говорил, что для успеха в подобных экспедициях должна быть всегда дистанция между командиром и подчиненным. И на «Фраме» и на «Мод» все были с ним на «вы». У нас же ничего подобного. Все на «ты». Говорят о суровых законах Дракона, но, знаете ли, законы Хейердала на плоту были страшнее, — улыбнулся Хаугланд,— он не обо всем написал. Так вот, важнейшим законом было запрещение кого-нибудь бранить за проступок или оплошность, которые совершены вчера, и даже вспоминать о них. Если кто-нибудь вспоминал о старом, ему дружно затыкали рот... Мы все не только не рассорились на плоту — ведь за сто один день на такой малой площадке можно и возненавидеть друг друга, — а, наоборот, стали еще большими друзьями, чем были до тех пор... А когда мы теперь собираемся вместе, то говорим не о «Кон-Тики», а о том, как дальше пошла у каждого жизнь. Правда, нам редко удается собраться... Хейердал живет сейчас в Италии. Вы спрашиваете, почему там? — В улыбке Хаугланда я улавливаю хитринку. — Тур так много работал в южных морях, что в Норвегии ему, вероятно, холодно... К тому же надо скорее писать новую книгу, чтобы заработать деньги на экспедицию. А здесь мешает популярность, бесконечные посетители... Ведь он и предыдущую книгу написал, чтобы рассчитаться с долгами за свою первую экспедицию и получить деньги на вторую. А она стоила так много, что мы все залезли по уши в долги... А строительство музея, перевоз экспонатов... На это не получено дотации ни от государства, ни от муниципалитета. Частный музей... Приходите еще, я вам покажу приходо-расходную смету. На плоту, когда неизвестно было даже, доплывем или нет, мы решили в случае удачи создать этот музей, весь чистый доход от которого пойдет в пользу студентов, на их экспериментальные работы. Расплатившись с долгами, годика через два мы, вероятно, сможем уже субсидировать студентов. Все, чем Хейердал владел, плюс гонорары за книгу он вложил в «Аку-Аку». Случись авария, он стал бы «банкротом»... Это в его характере — сразу «делать всю ставку», — с одобрением говорит Хаугланд о своем друге.