Я подошел уже совсем близко, и до меня донесся запах жареного бекона и пекущегося хлеба — самые приятные из всех знакомых мне запахов. Приблизившись к печке, я протянул к ней руки. От хлынувшего тепла меня бросило в озноб. Тут край палатки приподнялся, и из нее вышел парень. За ним появился старик. На обоих были новые синие брюки из грубой бумажной ткани и такие же куртки с блестящими медными пуговицами. Черты лица у обоих резкие, мужчины очень походили друг на друга. Щетинистая темная борода торчала на щеках молодого, и такая же, только седая, была у старика. Головы и лица у них были мокрые, с волос стекала вода, капли дрожали на их жестких бородах, мокрые щеки блестели. Они стояли, спокойно вглядываясь в светлеющий восток, потом одновременно зевнули и посмотрели на резко вырисовывающиеся очертания холмов. Обернувшись, увидели меня.
— Доброе утро, — сказал старик. Лицо его ничего не выражало — ни дружелюбия, ни неприязни.
— Доброе утро, сэр, — ответил я.
— Доброе утро, — сказал парень. Вода медленно просыхала на их лицах. Они подошли к печке и стали греть руки.
Молодая женщина продолжала хлопотать, не поворачивая головы и не отрывая глаз от плиты. Волосы были связаны у нее на затылке шнурком и свисали на спину. Пучок волос ритмично покачивался в такт ее движениям.
Она поставила на большой ящик алюминиевые кружки и тарелки, разложила вилки и ножи. Вынула из кипящего сала куски жареного бекона и положила их на алюминиевое блюдо. Румяный бекон зашипел. Открыв заржавленную дверцу плиты, молодая женщина вынула квадратный противень с большими толстыми сухарями.
Аромат горячего хлеба хлынул из печки, и мужчины глубоко вдохнули его. Парень тихо произнес:
— О господи!
Старик обратился ко мне:
— Ты уже завтракал?
— Нет.
— Ну, тогда присаживайся с нами. Его слова послужили командой.
Мы подошли к ящику и расположились вокруг на земле. Парено спросил:
— Хлопок собираешь?
— Нет.
— А мы уже двенадцать дней работаем.
Молодая женщина ввернула, стоя у печки:
— Они даже новую одежду себе купили.
Старик и молодой посмотрели на свои новые брюки, и легкая улыбка тронула их губы.
Молодая женщина поставила на ящик блюдо с беконом, чашку с соусом и кофейник, насыпала румяных сухарей и тоже подсела к ящику. Младенец продолжал сосать, спрятав головку в лиф матери. Я слышал, как он причмокивал.
Мы положили еду на тарелки, полили сухари подливкой и положили в кофе сахар. Старик набил полный рот, долго жевал и, наконец, довольный, произнес:
— Ох, до чего же хорошо! — и снова набил рот.
Парень сказал:
— Двенадцать дней мы хорошо едим.
Все ели быстро, с усердием добавляли в тарелки и снова торопливо ели, пока не наелись досыта и по телу не разлилось приятное тепло. Выплеснув оставшуюся на дне гущу на землю, мы опять наполнили кружки.
Между тем стало светлее, в воздухе разлился красноватый отблеск, отчего казалось, будто стало холоднее. Мужчины посмотрели на восток, их лица были освещены зарей, в глазах старика я увидел отражение гор.
Старый и молодой выплеснули из кружек кофейную гущу и одновременно встали.
— Пора идти, — сказал старик. Парень повернулся ко мне:
— Если хочешь собирать хлопок, мы, может быть, могли бы и тебе помочь получить работу.
— Нет, я пойду. Спасибо за завтрак.
Старик сделал отстраняющий жест рукой.
— Ладно. Рад, что встретились с тобой.
Они ушли. На востоке горизонт зажегся ярким светом. Я пошел дальше по дороге.
Вот и все. Я, конечно, понимаю отчасти, почему эта встреча оставила во мне чувство удовлетворения и радости. Но, кроме того, была в этом какая-то большая красота, и когда я вспоминаю обо всем, на душе у меня становится тепло.
Перевод с английского Е. Штих
Человек и земля
Было это, когда на Земле жил всего лишь один Человек... Рядом с морем стояла гора Чече-Калунга. Калунга — так звали море. Человека звали Якара, а Землю — Энтото.
Когда всходило солнце, Чече-Калунга всегда видела Человека, который старательно ковырялся в Земле.
И вот как-то раз Большая Гора спросила у Энтото: