Поточное производство родилось вместе с первой фабрикой, которая была основана в 1801 году. Здесь изготовляли детали для часов; часовщики покупали эти детали и собирали из них часы на вкус заказчиков. Естественно, что такие часы были доступнее, чем уникумы, изготовленные Лораном.
К середине прошлого века часы, наконец, стали входить в обиход горожан, причем прежде всего как прибор для измерения времени. Уходят в прошлое старинные часы с их эмалированными, серебряными и золотыми циферблатами, с корпусами, покрытыми эмалевыми рисунками нежнейших цветов, с ажурными гравированными цифрами, с фигурными стрелками из золоченой бронзы и серебра. Часы, каждые из которых имели собственное лицо, а иногда даже и имя.
Наступало время простоты, рационализма и освобождения от ненужных деталей, удорожающих производство и мешающих массовому сбыту. Кустарей-ремесленников, художников, влюбленных в свое дело, сменили рабочие, умеющие выполнять лишь одну-единственную операцию сборки или изготовления деталей. Операцию, в конечном счете ненамного более сложную, чем движение безвестного гения, воткнувшего некогда в землю копье.
Элиан Мэнго
Перевел с французского Р. Коган-Шелестян
Есть ли у диких животных завтрашний день?
Вошел в лес, как в море, — и канул. Вокруг чаща непотревоженная, фиолетовый сумрак под шатрами елея, звенящие на ветру сосны, дубы необхватные, ни следа, ни тропинки. Частый посвист птичьего крыла, блеснет над корневищем звериный глаз, мелькнет в ветвях узорный рог оленя — сорван с плеча самопал, и гулкое эхо будоражит тишину. А потом опять все тихо, тихо, и снова как ни в чем не бывало бьется в чаще горячий пульс жизни, как бился он за миллионы лет до человека.
Так было в Европе.
Расчерченная автострадами, вспаханная плугом, глядящая огнями заводов земля кольцом охватила лес, врезалась в его глубины просеками, перебросила через него канаты электролиний. И по изреженному, исхоженному лесу бредет человек с точным, прицельно бьющим современным ружьем, но в глухой тени уже не шевельнет крылом боровая птица, не вскинет голову олень, а след вепря простыл уже столетие назад.
Таково распространенное представление о сегодняшнем положении дел в густонаселенных районах.
Многое, однако, оказалось не совсем так, а иначе — сложней, увлекательней, когда в кают-компании «Вокруг света» мы услышали рассказ видного советского биолога-охотоведа профессора Андрея Григорьевича Банникова.
Знаете, где сейчас в Европе больше всего дичи? — спросил Андрей Григорьевич. И сам же ответил: — В таких высокоразвитых странах, как Дания, Чехословакия, Англия!
— Но ведь там интенсивное сельское хозяйство, там плотность населения — свыше ста человек на квадратный километр...
— А тем не менее на единицу площади там дичи больше всего. И, может быть, это покажется странным, тут нет ничего удивительного. Когда-то почти во всей Европе — об этом времени уже забыли — взаимоотношения между людьми и дикими, животными строились просто. Звери были сами по себе, человек со своим хозяйством сам по себе, охотники охотились, крестьяне оберегали стада от волков, тем все и кончалось. Ну и завершилось это в конце концов истреблением. Исчезли кабаны, стал большой редкостью благородный олень; где-то, кажется в Англии, лет сто назад поставили памятник последнему волку; в индустриальных странах девятнадцатый век, казалось бы, подвел черту под тем, что некогда было главой истории человечества — охотой. А сейчас происходят любопытнейшие вещи. В Шотландии, например, земледельцы нередко сами превращают свои поля в заросли кустарников, отдают угодья дикой природе, чтобы там селились и размножались вольные животные, птицы...