Это была самая короткая ночь в году, и она так и не наступила. Сумерки, не успев спуститься, часа в два-три ночи начали таять. Дым костра уходил столбом в серое небо, небо без звезд, с одной лишь зеленоватой Венерой. Плыли над рекой темные облака, полыхала красная зарница, и река, широкая, такая же серая, как небо, с черными берегами и черными пятнами островов, казалось, спала не засыпая... Шумела вода на пороге, но — странно — ее ровный гул сливался с тишиной, не нарушая ее. Изредка всплескивала рыба да коростель едва слышно скрипел в березняке... В такую ночь легко вспоминается.
...Какая славная баня была у бабки Пелагеи, у Пелагеи Дмитриевны, в селе Аникино! С березовыми вениками, пропаренными в кипятке, с густым горячим паром на скользком полке (плеснешь воды на раскаленные камни — и пар перехватит дыхание), с холодными сенями и ледяной водой Ангары, на берегу которой — только сбеги по тропке — и стоит бревенчатый сруб баньки с волоковым оконцем.
А водяная мельница, что спряталась в густом ельнике неподалеку от деревни Закурдаево? По желобу, выбитому в целом бревне, течет прозрачная сильная струя-ручей, крутит деревянное колесо, и его движение передается другому колесу, скрытому внутри сруба. Гигантские, ослизлые от воды бревна, рубленные топором и уже обросшие мхом колеса, мощные жернова — эта мельница под стать тем, кто здесь работал.
Хорошо представляешь быт сибирской деревни по таким вот черным банькам да мельницам, по сработанным руками предметам быта — будь то туес из бересты или острога кованая, с которой ходили на тайменя да осетра, прялка, резанная из дерева, или паняга, деревянная пластина с ремешками, — ее надевали на спину охотники, привязывая к ней мешок с едой, белку или соболя, добытого в тайге.
Как любопытно было постучаться в тяжелые ворота приглянувшейся избы и ждать, когда их откроют и впустят тебя в прошлое столетие... Просторный двор, поделенный обычно домом на две части. С правой стороны двухэтажная стайка, сложенная из слег: внизу стоял скот, вверху хранили сено; задняя стенка двора с навесом, а под навесом — и ступа деревянная, в пояс человеку, и морды, плетенные из лозы, — рыбу ловить, и корыто, из дерева долбленное. Хорошо летом под навесом хозяйничать — прохладно и места много. А с левой стороны двора амбары...
Легко расставалась Агафья Егоровна Шаманская из Подъеланки с содержимым амбаров. В музей на постоянное хранение отдала она (получив в обмен бумагу — акт приемки номер один) два кованых огромных — в руке не удержишь! — ключа от «анбаров», седло деревянное, грабли кованые, биток из бересты, чтоб голубицу с кустов как совком снимать, мездрилку — нож на длинной ручке — шкуры скоблить... Да всего и не перечислишь, что погрузили мы на катер, который сразу стал походить на запасники музея. С пониманием, без насмешки относились люди к тому, что мы собираем ненужную уже утварь. В глубине души, может, и было удивление: и кому интересен валек деревянный, которым всю жизнь белье гладили? Верно, льстило самолюбию: все это наши отцы и деды делали, своими руками, сильные и умелые люди были. Но главным было понимание: не вернется на эти берега жизнь, когда в тайгу на зверя ходили и тем лишь кормились да губой (наростом с лиственницы) вместо мыла домотканые рубахи стирали... Пусть хоть люди узнают, как жили на этих землях раньше. А для ребятишек вся эта утварь, хоть и лежит еще в амбарах, уже точно экспонаты музейные. И с радостью, с готовностью тащат они к нашему катеру кто икону полустертую, кто самолов с крючками, кто турсучок, еще брусникой пахнущий...
Хранительницы этого быта — крепкие, белозубые старухи с темными мозолистыми руками.
Вот сидит Мария Капитоновна со своей подругой Катей в доме с заплотом, что отметили мы табличкой в Нижней Шаманке, и, толкуя без умолку, работает на кроснах. Мелькают детали ткацкого станка — набилки, сережки, подножки, — мелькают сморщенные старушечьи руки с медным колечком, протягивая челноком поперечные нити. Они ложатся вплотную друг к другу между верхней и нижней нитями основы, пропущенными через набилку как через гребешок. Малиновая, с зелеными полосами дорожка бежит в руки мастерицы. Катя занята прялкой: пальцы вытягивают из кудельки нить и наматывают ее на веретешку. Из маленьких оконцев льется свет, он ложится на кроены, на пол, застланный домоткаными половиками, на глиняную печь, что делит избу на две половины. Длинные прохладные сени, низкая притолока дверей, стол и лавки, рубленные топором, — хорошо в этих стенах слушать незамысловатые рассказы Марии Капитоновны...