Все в них окружала тайна. Таинственные лучеобразные углубления на некоторых — объяснения им не мог найти никто; загадочные глубокие и ровные ямки... Как говорил тот же человек: «Немецкая археология тоже знает их, но она зафиксировала их, не объяснив... Может, это глаза? Многоликость в одном лице? А может, нет?..» И главная тайна, которую хранили изваяния: кто же жил в древности на хакасской земле?
В хакасском языке есть безусловное сходство с киргизским, но есть и группа слов совсем не тюркских. Далекие предки киргизов приходили на эту территорию в начале нашей эры, но как раз в это время изваяния уже не почитались: их закапывали в могильниках головами вниз, клали в стены, окружавшие курганы. Так не могли поступать те, кто их сделал... У изваяний находили явное сходство с тотемными столбами североамериканских индейцев. Были на них и чисто египетские рисунки. А в могильниках находили скифские чаши. Так кто же жил на хакасской земле раньше?
Изваяния стояли во дворике, глядя друг на друга, и молчали.
Все это рассказал мне мой спутник, он уже видел человека, собравшего сюда идолов, но человек показался ему странным.
Звали его Альберт Николаевич Липский. О себе он говорил только намеками, и эта неясность, раздражавшая собеседника, казалось, даже нравится Липскому: она словно возвышала его над собеседником, как возвышает обладание тайной. И мой спутник спросил наконец, зачем он все-таки свез сюда камни. Человек не мог потратить на одно дело тридцать лет жизни и не решить, зачем он его делает. Ответ тоже был странный: «Жить-то надо было».
Он собирает безмолвные камни с сорок четвертого года, ему сейчас восемьдесят два...
Он встретил нас у музея. Темные брюки, коричневая — от лыжного костюма — куртка, поношенный, но отглаженный галстук. Вид вполне экспедиционный. Да мы и собирались в короткую экспедицию. Где-то под Абаканом, недалеко от Белого Яра, на могильном кургане стояло изваяние. Мой спутник уже искал его, но не нашел.
— И не найдете! — обрадовался старик. — Я и то не находил! — Он был доволен, что без его помощи не обойтись. — Если не возьмешь хакаса с собой, — говорил он с удовольствием, — того, который рассказал, где оно стоит, не посадишь в машину и не повезешь, ни за что не найдешь! — И он гордо встряхнул головой.
Волосы украшали его. Седые пряди летели по ветру. Он знал, как они красиво летят.
В машине он сел впереди, с шофером. Мы тронулись, и я без обиняков спросил, почему он начал собирать изваяния.
Старик повернул к нам красивую голову. Он глядел, явно оценивая нас: какой ответ может удовлетворить? И вдруг театрально закричал:
— Не знаю! Не знаю я, зачем я это делал! — Он сделал паузу. — Я не задумывался! Понимаете?
Я кивнул, но быстрый отказ допытываться не понравился ему.
— Что вы понимаете? — спросил он вдруг тихо и с укоризной. — Вы не можете этого знать! Может, это было так...
И он стал рассказывать, быстро поворачивая к нам голову.
Много лет он работал в Приморье этнографом. Только в сорок третьем году судьба привела его в Абакан. Уже и второй сын погиб на фронте, уже умерла в Ленинграде в блокаду жена...
— Жить надо было, понимаете, — говорил он все так же тихо. — Не в смысле заработка даже. И не потому, что нечем было заняться... Надо было психологически отвлечься. Вот что значит жить!
Альберт Николаевич резко отвернулся.
Нельзя было ни о чем спрашивать этого человека. Человека, который в пятьдесят два года остался один и нашел в себе силы начать жить заново. Но он сам не мог не говорить.
В конце прошлого века, рассказывал он, здесь проехали два финна-путешественника. А много лет спустя у них вышла книга.
— В ней был и рисунок камня-барана. Я решил отыскать его, но не нашел. Уже отчаялся, когда забрел в школу неподалеку от того места, где, по моим предположениям, находился «баран». Мы вывели с директором на поле тысячу пар глаз. Дети прошли раз, второй, третий... И тут кто-то закричал: «Вот он! Вот!» Это было мое первое изваяние...
И все-таки он настаивал: он не задумывался, зачем их собирает. Он их спасал. Но, услышав это, просто взорвался. Лицо его покраснело, старик развернулся к нам, как для драки:
— Да, может быть! — выдохнул он. — Я умру когда-нибудь после такого вот разговора... И какой смысл говорить вам об этом? Вам или кому-то еще!