— А вон и какой-то фермер, — сказал Тайлер. Сунув мизинцы в рот, он свистнул, а потом крикнул: — Эй, приятель! Куда это мы попали?
Крестьянин не спеша оглядел всех троих, потом объяснил, как найти Главную дорогу, ведущую к их деревне. Они прошли с полторы мили энергичным шагом по широкому, довольно оживленному тоннелю. Навстречу им попадались по большей части крестьяне, толкавшие перед собой груженые тележки. Потом они увидели, как в носилках, которые держали четверо здоровенных слуг, с достоинством покачивался ученый. Его оруженосец шествовал впереди, разгоняя с дороги простолюдинов... А вскоре вся тройка пришла в общинную своей деревни — просторное помещение в три палубы высотой. Здесь они разошлись. Хью направился в казармы кадетов — молодых холостяков, живущих отдельно от родителей. Он умылся, потом отправился к дяде, Эдуарду Хойланду, у которого работал за еду. Когда Хью вошел, тетя взглянула на него, но ничего не сказала: женщине подобало хранить молчание.
— Привет, Хью, — сказал дядя. — Опять бродил по окрестностям?
— Доброй еды, дядя... Конечно, бродил...
Эдуард Хойланд, солидный здравомыслящий человек, снисходительно усмехнулся:
— Где был и что видел?
Тетя бесшумно выскользнула за дверь и вернулась с ужином для Хью, поставила перед ним тарелку, но ему даже и в голову не пришло поблагодарить за заботу. Он проглотил кусок прежде, чем ответить.
— Был наверху. Добрались почти до невесомости. А потом мьют чуть не разнес мне череп.
Дядя хмыкнул:
— Свернешь себе шею в этих трущобах, парень. Ты бы лучше занимался хозяйством и ждал дня, когда я умру и оставлю его тебе.
На лице Хью появилось упрямое выражение.
— А вам разве не любопытно, дядя?
— Мне? Ну, когда я был молодым, тоже много шатался. Прошел всю Главную дорогу, потом вернулся обратно в деревню. И в Темном Секторе бывал, меня там мьюты разве что за пятки не хватали. Видишь шрам?
Хью видел этот шрам не в первый раз, а дядин рассказ уже наскучил ему до тошноты. Подумаешь, прошел однажды Главную дорогу! Сам-то Хью хотел побывать везде, все увидеть и все узнать. Взять хотя бы верхние ярусы. Если человеку не дано так высоко забираться, то с чего Джордану было :их создавать?
Но мысли эти он держал при себе и продолжал есть. Эдуард Хойланд сменил тему:
— Мне надо повидать Свидетеля. Джон Блэк заявил, что я ему должен трех свиней. Хочешь пойти со мной?
— Да нет, пожалуй. Хотя да, пойду.
— Поспешай тогда.
По дороге они зашли в казарму, и Хью отпросился идти с дядей по делу.
Свидетель жил в маленьком вонючем помещении на краю общинной, где был легкодоступен всем, нуждающимся в его услугах. Он сидел на пороге, ковыряя ногтем в зубах. Его ученик, прыщавый близорукий подросток, сидел на корточках за его спиной.
— Доброй еды, — сказал дядя.
— И тебе доброй еды, Эдуард Хойланд. Ты пришел по делу или просто составить старику компанию?
— И то и другое, — дипломатично ответил дядя, а затем изложил суть своего визита.
— Так в чем проблема? — сказал Свидетель. — В контракте ведь ясно сказано:
Джон Блэк дал Эдуарду овес,
Чтоб Эд свиней ему принес.
Как поросята подрастут,
Из них двух Джону отдадут.
Подросли поросята, Эдуард Хойланд?
— Подросли, — ответил дядя. — Но Блэк требует трех, а не двух.
— Порекомендуй ему холодную примочку на голову. Свидетель свое слово сказал, — и старик жиденько рассмеялся.
Они немного посплетничали. Эдуард Хойланд как мог удовлетворял ненасытную жажду старика ко всякого рода подробностям. Хью хранил благопристойное молчание во время беседы старших. Но когда дядя наконец поднялся, он сказал:
— Я задержусь ненадолго.
— Как хочешь. Доброй еды, Свидетель.
— Доброй еды, Эдуард Хойланд.
Когда дядя отошел достаточно далеко, Хью сказал:
— Я принес вам подарок, Свидетель.
— Покажи.
Хью вынул кисет с табаком, который захватил, когда заходил в казарму. Свидетель принял его, не сказав ни слова, и бросил ученику, чтобы тот спрятал.
— Заходи, — сказал Свидетель и повернулся к ученику: — А ты принеси-ка кадету стул.
Хью начал рассказ, и старик тщательно выпытывал все касающееся его последних вылазок, ругая при этом Хью за неумение запоминать события до мельчайших подробностей.
— Ничего вы, молодые, не умеете. Даже этот паршивец, — Свидетель ткнул пальцем в ученика. — Даже он ничего не умеет, хоть и способней тебя раз в десять. Поверишь ли, и тысячи строк в день запомнить не может, а ведь должен занять мое место, когда умру. Да когда я был учеником, мне тысячи строк едва хватало, чтобы заговорить себя и поскорее уснуть. Свистки вы все без горошины.